Маша Трауб: Всегда кто-то платит

Я не знала, что с этим делать. Если бы я сказала ей правду, она бы не поверила. Мама никогда не воспринимала меня всерьез, не держала за нормального человека. Если бы я ей рассказала правду, она бы решила, что я сошла с ума окончательно.

Все были виноваты в смерти Анатолия Петровича. Я знала, видела, как в тот, его последний вечер приехала сначала Анна, потом Светлана. Ее я узнала – видела ее фотографию в кошельке Анны, когда та перекладывала деньги из конверта. Я сидела на лавочке – приехала просто так, не знаю даже почему. И уже собиралась зайти домой, но увидела Анну. Потом подошла Светлана, позвонила по мобильному. Дождалась, когда кто-то выйдет из двери подъезда.

Мне кажется, что Анатолия Петровича убили дочь и жена, его первая жена. Я была в этом почти уверена. Как? Не знаю. Не хочу знать.

Мама страдала. Я хотела быть с ней рядом. Но она не позволяла.

Анна звонила еще несколько раз, но я не отвечала на ее звонки. Не перезванивала. От нее пришло эсэмэс: «Тебе и твоей матери с этим жить».

Наверное, она была зла на то, что я отказалась оплачивать поминки.

Но она была права – нам с мамой оставалось с этим жить. Я хотела вернуться домой. Чего она хотела – я не знаю.

Да, и еще одно. Когда я забирала свои вещи, сложенные на верхнюю полку шкафа, тогда, еще до болезни Анатолия Петровича, в них я нашла конверт – там была крупная сумма денег. Очень крупная. Думаю, что именно их искали Анатолий Петрович и Анна. Но конверт был у меня. Я не знаю, откуда у него появились такие деньги. И не понимала, почему он брал мои, из тумбочки. Конверт я оставила себе – положила деньги в банк. Я не чувствовала себя виноватой. Он брал мои деньги, я взяла его. Из этих же денег я платила за его больницу, за лекарства, за похороны. Я прекрасно знала, что часть Анна оставляет себе. Она считала меня дурой, но дурой я не была никогда. Я прекрасно знала, что Анатолий Петрович хочет забрать мамину квартиру. Я давала Анне столько, сколько считала нужным. Не больше и не меньше.

На оставшиеся деньги я купила квартиру. Себе. Так что Анатолий Петрович тоже заплатил за свое семейное счастье. Он лежал на помойке, в глине, за оградкой. Под венками из искусственных цветов. А я переехала в собственную квартиру, пусть маленькую, но свою. И считала это равноценной платой. Он выгнал меня из собственного дома и на его деньги я построила свой, новый дом. В своей новой квартире я отметила и девять, и сорок дней со дня кончины Анатолия Петровича. И смеялась. Мне было очень весело в день его смерти.