Натан Дубовицкий - Околоноля [gangsta fiction]

Столько лет прожил наоборот, а только сейчас понял, что не в протесте дело, и не бес противоречия меня путает. На самом деле, я всего лишь понимаю, что обычные дороги, пути, по которым валят толпами, траектории, выводящие на известные орбиты — ведут к смерти. Наверняка. Если ты бухгалтер, министр, филателист, военный, трубочист, писатель. Если хочешь домашнего уюта, преферанса по субботам, футбольной болтовни, отпусков на август, повышения по службе. Если тебя волнует, что станет «говорить княгиня Марья Алексевна», похвала начальства, восхищение любовницы. Если ты в двадцать лет студент, в тридцать молодой специалист, в сорок энергичный босс, в пятьдесят уважаемый руководитель, в шестьдесят резонёр и наставник, в семьдесят почтенный балагур и в восемьдесят тоже что-то приличное, то ты счастливый человек. Если всё не так гладко, или не гладко вовсе, но в той же системе координат, ты несчастен. И счастливые, и несчастливые люди смертны. Значит, известные трассы ведут к пропасти.

И поступал я вопреки и не хотел, как все, только потому, что если жить, как все, то и помереть придётся, потому что все, кто живёт так, как все — умирают. А если не как все, то может и не придётся. Не факт, конечно, но надежда есть. Вдруг дорога, которой никто не ходил, или которая ещё не проложена — в обход смерти пойдёт. Вдруг небытие только яма, которую обойти можно. Или гора — тогда перевал. Или комета, тогда другое небо. Может, каждое новое поколение замышляет мир переделать и жить не так, как отцы, только чтобы свернуть к свету, во тьму не идти, куда до них шли. Не иди куда все, там точно пропадёшь. Иди, где мало ходят, или не ходят вовсе — авось вынесет сразу туда, где времени больше не будет. Где свет навсегда.

Вот почему я цветы не дарил. И вот почему завтра же вылетаю в Караглы, к твоему Струцкому, к хазарам этим в пасть. Quia absurdum. [22] Потому что нелепо.

Бросила меня Плакса, да и до этого не любила, изменяла, ни во что не ставила. Я её ненавижу и эту свою ненависть за любовь иногда принимаю, так сильна она, так сильна. Нет ни одной разумной причины, чтоб рисковать, чтобы спасать её или мстить за неё. Всё так, всё правда, но именно поэтому — не как все, неразумно, немедленно — в Караглы!

Егор замолчал и по тому, как звонко заметалось в башке эхо последнего слова, догадался, что, возбудившись, говорил очень громко. На него с недоумением смотрели: покрасневшая Яна Николаевна; соседние знаменитости, позирующие снимающим их с улицы через окно папарацци; замершие там, где застигла их егорова речь, кто с подносом, кто со счётом, кто так, раскрывшие рты официанты; сомилье, разводивший на петрюс делегацию раввинов; бармен, запихивающий знатному радиоведущему в коктейль длинными своими пальцами ледышки, мятую мяту, ломтики лайма, лимонные корки и силящийся вспомнить, вымыл ли руки после туалета; юные учительницы, взявшие микроссуду на развитие малого бизнеса, прикупившие на заёмные средства красок для лиц и ярких кофточек и отложившие остаток на оплату счёта, если бизнес прогорит, пришедшие впервые на занятие малой проституцией и самосутенёрством без образования юридического лица; да и все прочие посетители «Алмазного», переставшие говорить и жевать и повернувшие головы глазами на Егора, застывшие и как бы восклицавшие «вот тебе, бабушка, и Юрьев день».

«Во даёт чувак», — удивился незнакомец справа. Возле барной стойки забился было и смущённо оборвался анонимный сольный аплодисмент. В дальнем углу кто-то заржал с армянским акцентом. Раввины от петрюса отказались. Официанты пришли в движение. Зарыдал Абдалла. К учительницам подсел радиоведущий. Селебритиз и модели затараторили о том, кто где отдыхал и где отдыхать планирует в этом месяце, где в следующем, и брать ли нянь, телохранителей и поваров с собой на карибы/сардинию, или лучше и дешевле нанимать на месте из местных, хотя главное, что лучше, а не что дешевле, потому как не в деньгах же дело. Да и счастье не в них.

Егор и Вархола вышли из ресторана. По улице шли почти бегом, задыхаясь от желания. В лифте закрылись взмокшие, как будто, пока шли, уже любили друг друга. Здесь же разделись, совсем немного, ровно настолько, чтобы он смог войти в неё. Спаренные, поднялись в его квартиру. Не разжимая тел искали ключи, отпирали дверь, ввалились в прихожую. Разделись полностью и бились друг о друга так долго и сладко, что Егору тоже подумалось, что цветы подарены не случайно. Когда кончили, он даже собрался было сказать Саре что-то вроде «я тебя люблю», но она вскочила, как ошпаренная: «Ой, мы же Абдаллу в ресторане забыли». «Не мы, а ты. Успокойся, никуда он не денется, я позвоню». Егор набрал номер «Алмазного»: «Окей. Он там, сидит себе, есть не просит. Прости. Они говорят, могут на дом его доставить, особенно, если впридачу торт закажем или банкет для двоих. Скажи, по какому адресу?» «Сама заберу». «Адрес». Яна Николаевна назвала: «У них же ключей нет, а открыть некому, я же говорила, мне оставить его не с кем было сегодня». Егор, понемногу напрягаясь, предложил: «Официанта сюда вызовем, дадим ключи ему, а когда туда доставят, принесут ключи сюда обратно. Час-полтора на всё про всё». «Не надо, нет, хватит», — Яна по-военному мгновенно оделась. Не по-капитански хлюпая носом и часто мигая от слёз, ушла. Егор отправился в интернет узнать, какая погода в Караглы и как туда скорее добраться.