Вдруг человек, сидящий в стогу в форме прапорщика, встал и, подняв ствол, выпустил длинную очередь в сторону леса, опустошая рожок. Бросил оружие лежащему майору, и двинулся к еле заметной просеке — она выходила на шоссе, к городскому автобусу.
Здун взвился, и встал на раскоряченные, полусогнутые ногм. Поглядел на разоренное гнездо недруга: пустые бутылки, колбасная кожура, огрызки огурцов, разбитая кружечка, — и вытер слезы. Хотел кинуться вслед, расправиться с обидчиком, но — не вернешь ведь ни выпивки, ни закуски, ни времени! — хотя… хотя и оставлять подобные вещи безнаказанными нельзя ни в коем случае. Однако, глядя вслед спокойно, враскачку удаляющемуся прапорщику, майор твердо понимал, что последствия схватки могут быть непредсказуемы. Таких мужиков не больно возьмешь на приемы, есть в них что-то такое, что даже пули летят мимо, когда они прут танками, развернув плечи и тараща пьяные глаза. И он направил свои ноги в сторону жилмассива Зернохозяйство. Но более сильное желание побудило его замедлить шаги, а затем и вовсе остановиться. Здун сошел с тропки и присел в траве. Готовясь к завершению, он вынул из кармана камуфляжки листок с недавно полученным посланием Аллочки Мизяевой. Он часто получал от нее письма с изысканными стихами. Ну-ну…
Знай: та, что страстью сражена,
В любви сгорает,
гвоздикой огненной она
благоухает.
Рубен Дарио
Легкое движение, взмах руки — и листок полетел в еще непросохшую траву.
ПРОСТЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ — ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ УТОНЧЕННЫХ НАТУР (О. Уайльд)
Утром, когда писатель Кошкодоев рассчитывался за гостиницу, администраторша отдала ему конверт:
— Вот, просила передать какая-то дама. Забежала чуть свет: «Ах, сделайте милость! Ах, не забудьте!» Такая вся из себя…
Коварный!.. В отблесках язвящего огня
Пронзенной, познанной оставил ты меня…
Поль Валери
«Какая прелесть! — расслабленно умилился он. — Нет, лишь в глубинке можно столкнуться с подобной реакцией на краткую, мимолетную встречу!..».
Вадим Ильич еще задумался, стоя с листком в руке: выкинуть ли, или же приобщить к коллекции аналогичных посланий? Вдруг востребуется в процессе творчества. Скажем, какой-нибудь сыщик расстается с женщиной, и она ему отвечает… Нет, женщины сыщиков таких стихов не знают и не употребляют. Или, скажем, так: некая специалистка по космической биологии, предельно раскрепощенная сексуально, находится в дальнем рейсе на Фиолетовую планету, где обнаружен штамм, угрожающий уничтожить все разумные формы жизни во Вселенной. Нет, не все, не ищи легких путей в литературе. Лишь вертикально ходящие. Штамм в руках могучей банды чешуеперых. Захваченная ими ученая, беспрерывно насилуемая отвратительными монстрами, успевает в краткий промежуток между совокуплениями зашифровать результаты своих исследований. Шиш чешуеперым! А ключ — именно это двустишие — любимый человек, капитан межзвездного линкора, носит в кармане своей космической куртки. И он летит, пробиваясь сквозь галактические передряги, чтобы вырвать из плена эротичное сокровище и примерно наказать негодяев…
Здесь поток мыслей прервался: Кошкодоев смял листок и воровато бросил в урну: к нему приближалась Лизоля Конычева. Он вскинул руки, и слегка приобнял ее, умильно распустив лицо.
— Ах, милая! Я весь заждался!
— Неужели?
— Помилуйте: скакуны бьют копытами! Целых триста штук.
— Вы шутите. Почему триста?
— Как же! Мощность мотора моего экипажа.
Он еще раз оглядел ее. Как это там у Чейза?.. Ага: «Это была высокая девушка с довольно широкими плечами, узкими бедрами и длинными тонкими ногами… Ее большие зеленые глаза ярко блестели…».
Душа его пела. Он распахнул правую дверцу:
— Пр-рашу, медам!
— Мадмуазель, пожалуйста.
— О, пар-рдон!..
Писатель, сценарист, — значит, еще и киношник. Однако на этом поприще Лизоле приходилось иметь дело с такими мужиками… на их фоне Кошкодоев гляделся личностью мелкой и суетливой. И напрасно он надеялся скрыть свои намерения: все же на виду, голубчик! И не думай, и не рассчитывай, ничего тебе не отломится. Чтобы ради такого ососка она нарушила заветы Гуру, основой которых является стремление к состоянию чакраварти, а для этого нужно напрочь отринуть всякие чувственные радости.
Вскоре они покинули город, и полетели, низко стелясь над ухабистыми дорогами. Деревеньки по обочинам: где есть народ, а где и совсем нет. Пройдет человек, вглядишься — ан это дачник, отдыхающий. Мелкие прудишки, озерца, поля… Иногда впереди было так светло, так просторно — аж теснило сердце; иногда же по обеим сторонам стоял темный, высокий лес, пыльный от близости к дороге, — но и это было хорошо, всплывали воспоминания о грибах, малине, терпких густых травах, муравьиных кучах, о какой-нибудь поляне: хорошо лежалось на ней и смотрелось в зенит; губы покусывали жесткий стебелек…
Читать дальше