Дэвид Гутерсон: Снег на кедрах

Отец признавался, что и любит их всем сердцем, и испытывает к ним неприязнь. Но разве такое вообще возможно? Отец верил во все лучшее, что есть в его соседях-островитянах, и надеялся на Господа, направляющего их на путь истинный, но в то же время знал, как легко воспламеняются ненавистью людские сердца.

И вот теперь, Исмаил понял, как пришел к тем же убеждениям. Он вдруг почувствовал связь с отцом: он так же, как и отец, сидит в этом кресле с высокой спинкой и так же, как и он, размышляет.

Исмаил вспомнил, как однажды ходил с отцом во время клубничного фестиваля; отец делал снимки и беседовал с победителями фестиваля. В три часа дня солнце уже висело за стойкой ворот футбольного поля, на котором играли школьники. Перетягивание каната, прыжки в мешке, «трехногий забег» уже кончились, на всех напало оцепенение. Кое-кто из мужчин спал, лежа на траве и накрыв лицо газетой. Многие переели и теперь сидели с тяжестью в животе, сморенные солнцем, пронзительные лучи которого ярко светили над фестивальными площадками. В воздухе еще висел запах жаренного на гриле лосося, только уже резковатый и отдававший горчинкой из-за долго тлеющих ольховых листьев; он невидимой завесой распространился над притомившимся от гуляний людом.

Исмаил с отцом миновали палатки, где торговали песочным печеньем, поп-корном в пакетиках и запеченными в карамели яблоками, и дошли до клубники. Отец остановился и сфотографировал ягоды — гвоздь фестиваля; глядя в объектив, он в то же время не прекращал беседу.

— Мистер Фукида, — обратился он к японцу, — рекордный год для клубники! Как цена, держится?

Мистер Фукида, пожилой, жилистый фермер в спецовке и шапочке с козырьком, отвечал на слишком правильном английском:

— Да, цены очень хорошие. Цены даже отличные, ягоды покупают нарасхват. Миссис Чэмберс только что купила у меня шестнадцать корзинок.

— Надо же! — удивился отец. — Шестнадцать, значит. Наверняка придется помочь с сортировкой. Мистер Фукида, вас не затруднит встать чуть левее? Получится отличная фотография: вы и ваши превосходные ягоды.

Исмаил вспомнил, как выглядел мистер Фукида — у того почти не было видно глаз. Веки смыкались, оставалась лишь узенькая щелочка, откуда иногда сползала едва заметная слезинка. Стекая вдоль морщин, слезинка в конце концов превращалась в испарину на скуле; скулы были единственными выступами на плоском лице японца. От мистера Фукида пахло имбирем и луком, а когда он улыбался, обнажая огромные, как валуны на пляже, зубы, отдавало еще и чесночным порошком.

— Да, миссис Чэмберс сварит неплохое варенье, — сказал отец просто, нисколько не гордясь. Он покачал головой, искренне восхищаясь обилием великолепных ягод; клубника была выставлена в неглубоких широких корзинах; крупная, налитая, спелого бордового цвета и душистая, она олицетворяла собой воистину царское изобилие.

— Такую не стыдно и королеве поднести, — оценил отец. — Снимаю перед вами шляпу, мистер Фукида.

— Хорошая земля, частые дожди, много солнца и шестеро детей.

— Да нет, мистер Фукида, вы не открываете главный секрет. Я тоже пробовал заняться клубникой, даже несколько раз, и условия были те же.

— Побольше детей, — ответил мистер Фукида и широко улыбнулся, сверкнув золотыми коронками. — Побольше детей, вот и весь секрет. Вот что важно, мистер Чэмберс.

— Что ж, мы старались, видит Бог, — ответил отец. — Но наш Исмаил… он двоих парней стоит! Что там, троих! Мы на него так надеемся.

— Конечно, — закивал мистер Фукида. — И мы верим, что его ждет большое будущее. Он весь в вас, такой же сильный. Ваш сын — отличный парень, мистер Чэмберс!

Исмаил поднялся по истертым ступеням лестницы к себе в комнату и, порывшись в коробке, откопал руководство по управлению лодками. В книге был заложен конверт с обратным адресом Кении Ямасита, с наклеенной вверх ногами маркой, надписанный изящным почерком Хацуэ. И с ним письмо на рисовой бумаге; бумага напоминала ломкие листья зимой, приходя в негодность после стольких лет. Одной руки достанет, чтобы сжать письмо Хацуэ, мгновенно превратив его в труху, навсегда уничтожив. «Я не люблю тебя, Исмаил… В тот последний раз в дупле кедра, когда мы были близки, я вдруг ясно осознала, что все не так, все неправильно. Я поняла, что мы не должны быть вместе…»

Он стал читать письмо во второй раз, приближаясь к последним словам: «Исмаил! Пусть у тебя все будет хорошо. Ты человек великодушный, мягкий и добрый, я не сомневаюсь, что в жизни ты многого добьешься, но я прощаюсь с тобой. Мы должны расстаться, и пусть каждый живет своей жизнью, пусть двигается вперед».