Виктория Токарева: Дерево на крыше

Интервью вышло через полгода после ее смерти.

Лена с напряжением смотрела на экран.

Вера повествовала о своей жизни, и Лена с ужасом ждала, что Вера сейчас по ней пройдется. Размажет по стене. Отомстит, хотя бы словесно. И будет права по-своему. Пару слов за испорченную жизнь.

Сергей вжался в спинку кресла. Если Вера пройдется по Лене, то значит — и по нему. А у него пол-Москвы друзей, больше сотни подчиненных. Но — никаких имен. Никакого сведения счетов. Только достоинство и мужество.

Вера рассказывала, как потеряла главную любовь жизни — Александра. Потеряла единственного сына. Господь уготовил ей такой путь.

Вера читала свои любимые стихи — без актерства, очень просто, благородно, донося только автора. И ни в коем случае — себя.

Лена, привыкшая видеть Веру в разорванном халате, разлюбленную и униженную, была поражена размахом ее личности и таланта. Вера как будто пришла из зазеркалья, чтобы сказать: «Вот она — я. А вы все живите, как умеете».

В конце передачи Вера грустно улыбнулась и спросила ведущего:

— Я погорелица, да?

Ведущий подумал и ответил:

— Все мы погорельцы.

Все ждали от жизни большего. Хотели одно, получили другое. Каждому недодали.

Несколько раз в году, на церковные праздники, Александр навещал Веру на Ваганьковском кладбище.

Предварительно он звонил Рябе — это имя закрепилось за Ребеккой. Они встречались у входа на кладбище, покупали гвоздики. Вера любила эти стойкие цветы за то, что долго не вянут и пахнут гвоздикой.

Первое время после похорон к могиле Веры шли беспрерывно, в основном простые русские женщины. Такие, как она сама. Ее лицо и образ, запечатленные на экране, ее жизнь и страдания, ее глубокая вера, покорность судьбе переросли в Веру, а может, сравнялись с ней.

Люди шли и шли. Оставляли цветы. На могиле возвышался целый холм из цветов, внизу подсохшие, сверху — свежие.

Ручеек людей не иссякал.

Начался новый этап: Вера — святая Матрона. Икона. Нравственный идеал.

А может, она и была святая. Недаром же ей явился Иван Богослов. Не к каждому он подходит и заговаривает, не каждого так испытывает на прочность.

Постояв у могилы, Ряба и Александр шли к выходу. Не торопясь, гуляя по кладбищу.

У Александра развязался шнурок, тащился по земле, пылясь. Александр не спешил его завязать. Для этого надо наклониться, а у него болела поясница. Мучил радикулит.

Пятнадцатилетняя Ряба забежала вперед, легко присела, завязала шнурок на бантик и выпрямилась. Смотрела на деда синими, бесконечно родными глазами Ванечки.

Что было в жизни Александра самое драгоценное: Вера, Ванечка, Ряба — все те, кого он так страстно не хотел.

— Дитя мое, — растроганно проговорил Александр.

— Это ты дитя мое, — отозвалась Ряба и поправила шарф на его шее.

Лето еще не установилось. Но солнце припекало, а в тени было прохладно и ветрено.