Алекс Ла Гума: И нитка втрое скрученная...

На кровати, на которой умер папаша Паулс, сейчас лежала Фрида, и лицо ее было обезображено горем и оцепенением. Мать, как могла, старалась облегчить ее страдания, напоила ее водой с сахаром, разогнала всех, кто толпился у них, охваченный жалостью и ужасом, отослала Альфреда, чтобы посидел с Каролиной и маленьким.

Чарли стоял у окна и тупо смотрел на серый мир. Он хотел что-то сказать Фриде, что-нибудь ласковое и приятное, но слова не приходили, и он чувствовал себя пустым, пустым и неподвижным, как сброшенное на пол пальто.

Чарли высокого роста, у него широкие плечи и грудь человека, который годами работал киркой и лопатой, мускулы вздувались под старой защитной рубашкой. Его широкие железные челюсти сходились в крутой подбородок, темный и твердый, как красное дерево, впалые щеки покрывала черная щетина. Но, несмотря на свою силу, он чувствовал себя сейчас слабым и одиноким.

Фрида зашевелилась на постели, застонала, прошептала, всхлипывая:

— Я заперла дверь, заперла. Может…

— Фрида, Фрида, — тихо сказал Чарли.

— Я заперла дверь, — стонала она.

— Да, — сказал он мягко. — Да, ты заперла дверь. Но я мог бы починить примус. Ты просила меня, а я не починил. Поэтому не казнись. — Теперь слова слушались его, они хлынули неожиданно, как будто кто-то прочистил забитую трубу. Он сказал: — Ну хорошо, может быть, мы с тобой оба виноваты. Или, может быть, это судьба, как люди говорят. А может быть, божья воля. Так объясняют дядюшка Бен и старый брат Бомбата. Я сам не знаю, Фрида. — Он откашлялся и взял ее за руку. Она не была холодной, как он думал, напротив крепкая и теплая — живая.

— Слушай, — сказал он, — когда мы прокладывали трубопровод на севере, там с нами работал один парень. Слабый парнишка, но толковый. Странные он вещи говорил. Он сказал, что всего труднее перенести беду, если человек один. Не знаю вот, с нами так ли? В общем-то, я не очень понял. Но у того парня была светлая голова. — Он помолчал и заговорил снова, с трудом подбирая слова, и в голосе его слышалась грусть. — По его выходит, что человеку не справиться одному, людям надо быть вместе. Похоже, что он прав. Толковый он был парень. Может, вот и с братишкой Ронни поэтому так вышло. Не любил он, чтоб ему помогали. Хотел все сам. Не был вместе с нами. Или дядюшка Бен — тоже. Люди сделаны так, что им нельзя одним. Черт побери, сдается, что люди сделаны так, чтобы быть вместе. Я… — Но слова снова не слушались его, и он только покачал головой.

Он взглянул на Фриду и увидел, что она тихо плачет. Слезы искрились и поблескивали у нее под глазами и в уголках рта. Он чувствовал, как крепко сжала она его руку, и он взял ее руку в свои ладони и гладил ее теплую коричневую кожу.

Ощущая такую же неловкость, как и в тот раз, когда он предложил Фриде пожениться, Чарли сказал:

— Полежи спокойно, ладно? А я встану и приготовлю нам по чашечке кофе. Думаю, мы можем позволить себе выпить немножко кофе в такой день. — Он улыбнулся ей и высвободил руку.

Мать сидела неподвижно, сжав руки, и казалось, что она молится.

Чарли вышел из комнаты, и пол стонал под его тяжелыми шагами. В спальне, свернувшись калачиком в постели Рональда, спал малыш Иорни. Стены лачуги отсырели, и Чарли подумал, что надо будет снова заняться крышей, как только перестанет дождь.

В кухне было тепло, и, когда он открыл печку, языки пламени всколыхнулись ему в лицо. Он ходил, наклонив голову под низким потолком. Насыпал в кофейник кофе из жестянки, налил воды, поставил кофейник на огонь. Он нащупал в кармане брюк пачку и достал сигарету. Распрямил ее своими огрубелыми, мозолистыми пальцами и прикурил, вытащив из печки скрученную полоску бумаги. Он прислонился к кухонному столу и курил, ожидая, когда поспеет кофе.

Он прислушивался к дождю, с шумом падающему на крышу и стены дома. Подошел к двери, отодвинул засов и слегка приоткрыл ее. Порыв ветра ударил ему в лицо струями дождя.

Чарли Паулс стоял и смотрел, как льет дождь. Вода буравила землю. На улице было серо, и шум дождя был ровным, как стук сердца. Когда он еще раз взглянул вверх, он увидел, к своему изумлению, птицу, которая поднялась над цветными лоскутами крыш и взмыла высоко-высоко в небо.

Старик (африканск.) .

Дядя (африканск.) .