Тэцуро Миура - Новеллы японских писателей

— Мне как будто не доводилось видеть тебя раньше. Ты не заходила сюда в последнее время? — спросил Сэйкити, внимательно изучая лицо гостьи. На вид девушке было не более пятнадцати-шестнадцати лет, но лицо ее было отмечено необычайно зрелой красотой, словно она уже провела многие годы в «веселых кварталах» и погубила души десятков грешников. Она казалась волшебным порождением целых поколений прекрасных мужчин и обольстительных женщин, живших и умиравших в этой огромной столице, где сосредоточились все пороки и все богатства нации.

Сэйкити усадил девушку на веранде и принялся разглядывать ее изящные ножки, обутые в легкие соломенные сандалии.

— Не случалось ли тебе уезжать в паланкине из Хирасэй в июле прошлого года? — осведомился он.

— Возможно, — ответила девушка, улыбнувшись странному вопросу. — Тогда еще был жив мой отец, и он часто брал меня с собой в Хирасэй.

— Вот уже пять лет я жду тебя. Да, да, лицо твое я вижу впервые, но мне запомнилась твоя нога... Послушай, я хочу кое-что тебе показать. Давай поднимемся ко мне на минутку.

И Сэйкити, взяв за руку девушку, уже собиравшуюся распрощаться, увлек ее в свою мастерскую на втором этаже, откуда открывался вид на полноводную реку. Там он достал два свитка с картинами и развернул один из них перед девушкой. На картине была изображена китайская принцесса, фаворитка древнего императора Чу из династии Шан. Как бы изнемогая под тяжестью золотого венца, обрамленного кораллами и ляпис-лазурью, она стоит, томно облокотившись на балюстраду. Подол богато изукрашенного платья стелется по ступеням. Правой рукой она подносит к губам большой кубок с вином, глядя на приготовления к пытке в дворцовом саду. Руки и ноги жертвы прикованы цепями к медному столбу, внутри которого будет разведен огонь. Выражение лица мужчины, покорившегося своей участи, стоящего перед принцессой со склоненной головой и закрытыми глазами, передано с ужасающим мастерством.

Стоило девушке посмотреть немного на странную картину, как глаза ее невольно заблестели, а губы задрожали. Лицо ее приобрело поразительное сходство с лицом принцессы. В картине она нашла свое скрытое «я».

— В этом полотне отразилась вся твоя душа, — с довольной улыбкой произнес Сэйкити, заглядывая в глаза девушки.

— Зачем вы показываете мне такие страшные вещи? — спросила она, подняв к Сэйкити побледневшее лицо.

— Женщина на картине — это ты. Ее кровь течет в твоих жилах. — С такими словами он развернул второй свиток. Картина называлась «Тлен». В центре помещена женщина, прислонившаяся к стволу сакуры. Она созерцает бесчисленные трупы мужчин, распростертые у ее ног. Над трупами вьется стайка птиц. Глаза женщины светятся гордостью и радостью. Что здесь изображено — поле битвы или цветущий весенний сад? Глядя на картину, девушка почувствовала, как ей открылось то сокровенное, что таится на самом дне души. — Здесь, на картине, ты видишь свое будущее. Точно так же мужчины отныне будут жертвовать жизнью ради тебя, — сказал Сэйкити, показывая на портрет женщины, чьи черты как две капли воды походили на черты девушки.

— Я вижу себя в ином перерождении. О, прошу вас, уберите скорее эту картину! — взмолилась она.

Отвернувшись от свитка, как бы стремясь уйти от его завораживающей власти, она простерлась на татами. Наконец она снова заговорила:

— Да, я признаюсь вам. Вы правы, в душе я такая же, как эта женщина. Поэтому умоляю, уберите картину, я больше не могу!

— Ну-ну, не бойся. Вглядись-ка получше в картину. Сейчас тебе страшно, но это скоро пройдет. — И на лице Сэйкити появилась его обычная злорадная улыбка.

Девушка не поднимала головы. Припав к полу и уткнувшись лицом в рукав кимоно, она твердила:

— Пожалуйста, отпустите меня. Я не хочу у вас оставаться, мне страшно.

— Подожди немного. Я сделаю из тебя настоящую красавицу, — прошептал Сэйкити, осторожно приближаясь к ней. У него на груди под кимоно был спрятан флакон с хлороформом, полученный от голландского врача.

Солнце сияло, отражаясь от гладкой поверхности реки, и вся мастерская в восемь татами казалась объятой пламенем. Лучи, скользя по воде, золотистыми струями падали на бумажные сёдзи [27] Раздвижные перегородки в японском доме. и лицо девушки, погруженной в глубокий сон. Сэйкити, закрыв двери и вооружившись инструментами для татуировки, на какой-то миг замер в восхищении. Впервые он по-настоящему ощутил всю прелесть этой женщины. Сэйкити подумал, что мог бы вот так безмолвно просидеть десять, сто лет, не в силах наглядеться на это безмятежно-спокойное лицо. Подобно тому, как обитатели древнего Мемфиса украсили чудесную землю Египта пирамидами и сфинксами, он собирался окрасить своей любовью чистую кожу девушки.