Эрне Урбан - Утренняя заря

Членов кооператива созвали на какое-то собрание по поводу борьбы за мир или чего-то в этом роде. Мошойго тоже пошел, да и как не пойти, глядишь, время скорее пройдет, а то в воскресенье не знаешь, куда деваться от безделья. Можно, конечно, газету почитать или радио послушать, но ведь и газеты, и радио только о кооперативах и разглагольствуют: мол, все в них хорошо — настоящий рай на земле. А на самом деле… Одним словом, пошел он на собрание к четырем часам, ко времени, о котором известили по всей деревне громкоговорители.

На подмостках сидела и Теруш. Любит она всякие сборища, все бегает по общественным делам, вместо того чтоб мужа найти себе. Но дело, конечно, не в Теруш, а в том, что и Дэли явился на собрание, и его тут же выбрали в президиум, приветствовали, хлопали ему, с такими почестями принимали, будто на этих кооперативных курсах невесть какими умными люди делаются. Правда, ничего не скажешь, Дэли умный был мужик, вот только в крестьянском деле не очень разбирался, но не без причины, конечно: ведь он и на заводе работал, и в каменоломне, и известь жег, да и в тюрьме посидел в молодые годы за политику. Поэтому и направили его на курсы, чтобы он научился тому, чего не знал. Давно пора поставить во главе кооперативов людей знающих и грамотных, чтобы не шла работа через пень колоду, не работали люди спустя рукава. Но не это важно, а то, что Дэли явился на собрание, и сразу стало видно, что ничуть он не изменился, остался таким же приставалой и насмешником, каким был.

Выбирали представителя от кооператива, чтобы послать его в уезд на большое собрание борцов за мир. Предлагали то одного, то другого, а Дэли на это сказал:

— Считаю, что единственный человек, который такой чести достоин, — это Петер Мошойго!

Такого Мошойго не мог оставить без ответа! Он, Петер Мошойго, относится к своему пребыванию, к своей работе в кооперативе по принципу: день да ночь — сутки прочь. Никаких заслуг у него нет, никаких обязанностей. Так почему же он теперь вдруг стал самым достойным? Как это он может быть представителем кооператива? Удалось им один раз завлечь его, поймать на удочку, но уж в другой раз не получится, не хочет он быть вечно подстилкой под ногами Дэли. Вскочил Мошойго с места и даже сам не помнит, что в сердцах крикнул тогда, но что-то вроде:

— Наплевать мне на ваш мир! Лучше будет, если вы оставите меня в покое!

Народ загудел. Теруш вскрикнула, закрыла лицо руками, потом ринулась к отцу, зашипела на него, прямо в лицо ему бросила:

— Уходите, уходите отсюда! Честные, порядочные люди даже одним воздухом с вами дышать не захотят!..

Это так поразило Мошойго, что он убежал с собрания и, сгорая со стыда, пришел вот на берег Рабы. Он уже раскаивался в случившемся, но кто в этом виноват? Если бы не Дэли, то он бы сегодня… Эх! Теперь все равно. Достаточно молчал он, по крайней мере, хоть один раз высказал громко то, что накипело у него на душе.

Мошойго поднимается, ищет зажигалку, потом, опираясь на палку, начинает взбираться по насыпи. Луна уже появилась на небе — идти стало легче.

Но что это с ним? Дыхание захватывает, голова кружится, перед глазами круги. Никогда еще такого не было. Может быть, воспоминания утомили его или стыд отнял последние силы?

Тяжело опираясь на палку и часто останавливаясь, добирается Мошойго до дому. Не знает он, что именно тут и ждет его последнее испытание.

В первой комнате сидят обе его дочери — Теруш и маленькая Пирошка, и во второй комнате тоже горит свет, и Мошойго видит, что там разговаривают его жена и Дэли.

— Это еще что? — закричал Мошойго. — В моем доме уже дочь распоряжается, приводит незваных гостей?!

— Нет, — сдержанно сказал Дэли, вставая, — я сам пришел. — Голос его потеплел. — Не сердись, браток, не знал я, не думал, что засела у тебя в душе заноза. Если бы я об этом догадался, то написал бы тебе или приехал, отпуск бы взял, чтобы тебя повидать, твою рану вылечить.

— Никаких ран нет у меня, никаких заноз нет! — огрызнулся Мошойго и пожал плечами. — Занимайся-ка ты лучше своими делами. — Испуганная жена вышла из комнаты. Мошойго посмотрел ей вслед и увидел, что на пороге стоит Пирошка. — Брысь отсюда, соплячка! — обрушился он и на дочь. — Отправляйся за матерью! Женщинам место на кухне. А ты садись, чего стоишь, — обернулся он к Дэли, подчиняясь обычаю гостеприимства.

Дэли сел с таким видом, будто пришел сюда для мирной беседы. Он вытащил кисет с табаком, аккуратно скрутил цигарку.

— Умница у тебя Пирошка, — заметил он, выпуская густой клуб дыма. — Пока я тебя ждал, она мне арифметические задачи решала: трудодни ваши подсчитывала.