Елена Черникова - Скажи это Богу

Путешествие было вполне удачным. Флот состоял из шестидесяти галер с пятьюдесятью гребцами на каждой. На судах находились тридцать тысяч человек и припасы для длительного путешествия. Оно не стало именно кругосветным, но достаточно серьезным - безусловно: мореплаватели прошли около 4500 километров на юг - до Гибралтарского пролива, достигли Южного Рога (Гвинейский залив). С Ганноном были оракулы, дававшие по ходу тех или иных приключений правильные советы, отчего экспедиция закончилась без потерь - лишь вследствие исчерпанности продовольствия. Вернувшись в Карфаген, Ганнон написал отчет в виде приключенческого романа. Однако в подлинности фактов, в документальности изложения никто из ученых не сомневался и не сомневается. Кстати, девятнадцать веков спустя португальским мореплавателям понадобилось пятьдесят лет для того, чтобы исследовать побережье, которое обошел Ганнон.

Карфагенский мореход-путешественник и карфаген?ский философ-романист: каждый из них был первым в своем деле. Интересно - почему? Что за особенности у этой местности, кроме геополитических удобств?

Сам город, любивший их обоих, был, как всем извест?но, сильнейшим возбудителем зависти воинственных соседей, отчего бывал не раз разрушен. Не помогло. Карфаген жив и сейчас, правда, вид у него весьма современный, это престижный и красивый пригород Туниса, столицы Туниса, и живет там президент. Власть.

И вот странное чувство было у меня в Карфагене

1 января 2000 года: будто не первый раз вижу я данную местность, эти зеленоватые средиземноморские волны, камни, громадные кактусы, пальмы, мозаики... Расчувствовавшись, я подарила Карфагену экземпляр "Золотой Ослицы" и расписалась в книге посетителей музея. К юбилею Апулея.

1875 лет со дня рождения - это немало. Он заслужил подарки самые драгоценные. Он был убедителен.

Я, конечно, пристрастна, поскольку мне он многое дал.

И в заключение - его собственные слова: "Слышите ли вы, безрассудные обвинители магии? Это - наука, угодная бессмерт?ным богам, обладающая знанием того, как чтить их и поклоняться им. Она безусловно священна, и божественное ведомо ей..."

Он был маг слова. Об этом и речь.

(Конец Приложения 4)

Приложение 5

Ангел над обрывом

Вечером одиннадцатого марта 1998 года в Свято-Никольском храме в Пыжах, что на Большой Ордынке, Москва, Россия, продолжалась реставрация потолка над правым приделом. В левом углу тихо шла местная деятельность: свечки, записки, на сестричество...

Осторожно шевелилась видимая жизнь, приуготовляясь к общению с невидимой. Служители заботливо оглядывали свое хозяйство: коробки для свечных остатков, чистые полы, свежие розы... В пять часов вышел священник. Прихожане перекрестились и стали молящимися.

Как обычно, все началось без начала. Улетели первые звуки молитвы. Все неторопливо, вечно. Отменяя неистовство громкого ума. Богослужение, православие, православные; все живо, вот оно - все; как будто и не было страшного перерыва. В этом храме только икона Царя-мученика, что в иконостасе правого придела, напоминает взрослым прихожанам о том, как все начиналось восемьдесят лет назад. Для малых детей - это просто икона, глубоко почитаемая. Кто чуть постарше - уже знают чуть больше, с подробностями.

В лавке там есть книга "Богом прославленный Царь (Чудеса Царственных Мучеников)" - письма тех, кто чувствует, что так продолжаться не может. Чудеса есть, икона есть, а канонизация половинчатая, только зарубежная*. Слишком силен разрыв между справедливой исторической духовной потребностью и логическими атаками интеллигентствую?щей части населения (особенно по поводу отречения). А богослужения в храме идут, прихожан несчетно, жизнь продолжается, у каждого своя - и все ж общая.

* Через два года Царственные Мученики были прославлены и Русской Православной Церковью. - Примеч. авт.

У меня - свой странный период: в очевидной и внешней жизни кончился мой опыт и осведомленность, практические навыки и теоретические выдумки. Все, что я знала головой, - получилось, сработало. Но ощущения решенной жизненной задачи не возникло. Горе мне...

И тогда Нечто - сильнейшее - привело меня в этот храм, в котором три изображения св. Елены, что само по себе чудесно. С трех сторон они словно приглядывают за мной, спрашивая: "Чувствуешь, неразумная? Или все еще не получается? Не понимаешь своих испытаний"

Все это происходит в конце двадцатого века от Рождества Христова, в Великий Пост, в центре шумного и шального мегаполиса; все-таки происходит - после всего, что случилось с нами в последние две тысячи лет. Я внимаю чуду сердцем, плача от непонимания, незнания. Мы все, логичные уроды эпохи, не сразу внимаем, какие дары нам, недостойным, вручаются. Нам бы еще что-нибудь для глаз, для зрения. "Ну что ж, - отвечает мне Храм, - если все-таки очень надо для внешнего зрения и раз уж у тебя такой период, когда ты ничего не понимаешь..."