Елена Земенкова - провинциальные душегубы [СИ]

И словно прочитав его мысли, провинциальный Ницше, тонко усмехаясь, ответил:

-Это не жестокость, это реальность. России не приходится выбирать - мы аутсайдеры и все что можем - либо принять правила игры и встать на сторону силы либо исчезнуть со страниц человеческой истории.

-Но почему выбор только в этом? И почему мы обязаны его делать? Мир меняется, и ваша пресловутая сила стала сжиматься подобно шагреневой коже!

- Цивилизация всегда лишь тоненькая кожица на поверхности океана варварства и дикости; сейчас эта кожа - западная культура, западная интеллектуальность и западный образ жизни; они и привели к появлению новой сильной личности, как нового совершенного человека, нового гуманизма, направленного на развитие этой личности, нового общества, уже не подчиняющего подобного индивида всем этим пресловутым "униженным и оскорбленным", ведь сейчас ничто не мешает любому человеку становиться сильным, успешным и независимым. Конечно, я мог бы добавить, что все вокруг вас - от зубной щетки до сложнейших машин и компьютеров - создано именно той тоненькой кожицей, но это всего лишь сопутствующий результат, главное - новые люди, они - наша последняя надежда!

-Да с чего вы это взяли! Волки не делятся добычей с овцами, и тем более их не волнует овечье будущее! И вообще эта кожа все больше и больше напоминает фашистскую свастику! Сильные пожирают слабых! Что тут такого совершенного?

-Причем здесь фашизм? Он ущербен изначально! Как можно ограничивать личность ее расовой идентичностью - только интеллект, сила и воля к победе могут вытолкнуть человека на вершину. И потом, в западном обществе никто не умирает от голода и холода, медицина и образование доступны всем, ну а если ты хочешь чего-то больше, то вперед...

-А если не хочешь, не можешь или думаешь по-другому, то ты гумус - паши, жирей, глупей и переваривайся во славу нового человека!

-А вы хотите иначе? Что ж, Сергей Васильевич, а давайте поговорим про это "иначе"! Ответьте, только честно, вот вы - сегодняшний, с интеллектом явно выше среднего, стремящийся стать тем, кто решает за себя и за других - вы способны превратиться в просто серую массу, ползущую по приказу командиров на смерть где-то в богом забытом лесу? И помните, никто даже не узнает - сдохли вы при выполнении приказа или струсив! Тоталитарное общество не разделяет личность и массу - все равны, все рабы.

-А личность, как я понимаю, поберечь надо - пусть дохнет серая масса!

-Слушайте! У меня такое впечатление, что я вас невинности лишаю.

- Не знаю, грязно это как то все, не по-людски.

-Когда подыхаешь с голоду - не брезгуешь и падалью, а мы сейчас не в том положении, чтобы о душе заботиться. Да проснитесь же, наконец! Мир вступает в эпоху катастроф, нет времени мыть руки, но прекрасное будущее возможно!

-После переваривания шансов нет!

-Вы думаете, они способны это понять? А вот и подъезжаем!

Поезд плавно затормозил возле одноэтажного деревянного здания с большими фасадными окнами, за которыми был округлый холл, заставленный отполированными до блеска массивными скамьями, и несколько примыкающих к холлу комнатенок, заглядывающих в него сумрачными отверстиями-ракушками - перед вами, уважаемые читатели, типичное здание старого железнодорожного вокзала южной глубинки России.

Небольшая площадь перед вокзалом была, как принято, оформлена красочными цветочными клумбами и ровненьким новеньким асфальтом, очищенным от пережитков дикого капитализма девяностых - многочисленных киосков.

Наиль Равильевич Гонсалес, именно так звали пожилого пассажира, небрежно надел самый вызывающий предмет своего туалета - розовый берет, а надо сказать, что в Лучанах, и не только там, данный предмет был столь же редким, как и розовый слон, например. Сергей Васильевич Галушкин поступил не менее странно со своей головой - на ней красовался настоящий белый колониальный шлем, привезенный из прошлогоднего отпуска в Юго-Восточной Азии.

Наши пассажиры неспешно выбрались из комфортного вагона на улицу, прямо на тяжелый, раскаленный жаром неумолимого светила воздух. Беднягам казалось, что их руки и ноги погрузились в горячую воду; не хотелось двигаться и разговаривать - глаза упорно искали спасительную тень, и она (эта тень) в буквальном смысле материализовалось перед ними - среднего роста, жилистый мужик лет сорока пяти, в рабочем комбинезоне со шлангом в руке выпрямился и заслонил им солнце.

То, что последовало в дальнейшем, навсегда запомнилось гостям, но запомнилось по-разному: Сергей Васильевич Галушкин никогда в жизни больше не хохотал так безудержно и облегченно, как в тринадцать часов пятьдесят пять минут местного времени на железнодорожном вокзале мало кому известного городка с названием Лучаны. А Наиль Равильевич Гонсалес, в это же время и в этом же месте, был оскорблен настолько, что окончательно и бесповоротно решил - никакие личности, какими бы сильными они не были, не спасут эту проклятую страну, упрямо и нагло преграждающую передовому человечеству путь к гармонии и совершенству.