Татьяна Устинова - Я - судья. Божий дар

Никита утешал ее, клялся в любви, вкалывал как проклятый, чтобы его драгоценная красавица-жена ни в чем не нуждалась (а нуждалась красавица во всем, при этом постоянно), просил прощения, ползал на коленях, носил завтраки в постель и даже давал юридические консультации ее другу детства, с которым она время от времени, подчиняясь порыву, изменяла Говорову (он это знал совершенно точно, но терпел).

Семь лет Никита жил странной, изматывающей, выпивающей всю его кровь семейной жизнью. Жил и мучился. Иногда он всерьез подумывал застрелиться. А потом, когда почти дошел до края, все кончилось так же, как и началось, — в одну короткую секунду.

В тот день Говоров устал как собака. Он вел зараз четыре дела, не спал три ночи кряду и мечтал только об одном: завалиться в постель и поспать восемь часов. Добравшись до дому, Говоров застал красавицу-жену в большой печали. Ей хотелось шоколаду и новый роман Вишневского. Ни того ни другого в доме не было. Говоров послушно развернулся, плюхнулся в машину и поехал на Тверскую, в книжный магазин «Москва», работающий до часу ночи, за Вишневским и в «Елисеевский» — за шоколадом. Он боялся заснуть за рулем, изо всех сил тер глаза, смотрел за дорогой, но таки не усмотрел и, уже паркуясь около «Елисеевского», задел бампером стоящий по соседству «Гелендваген». На то, чтобы уладить с проблему с хозяином «Гелендвагена» (нормальным, в сущности, мужиком, который на удивление не полез на рожон и даже хамить особо не стал), ушло полтора часа и восемьсот долларов, которые, слава богу, были на карточке. И слава богу, банкомат карточку не зажевал, напротив — покладисто выдал деньги и распечатку остатка доступных средств. На счету оставалось аж три доллара, но это было неважно. Говоров знал, что заработает еще. Только ему сперва нужно немного поспать. Он поспит, а потом заработает.

Кое-как он дотащился до дому. Чуть не уснул в лифте, прислонившись к стеночке кабины. Вошел в квартиру, прижимая к животу свои трофеи, свои подношения любимой — роман Вишневского и коробку шоколада. Он надеялся порадовать ее (и завалиться спать, наконец). Но оказалось, что Говоров любимую совершенно не порадовал. Напротив, расстроил. Он ее, оказывается, разбудил, приперевшись со своей дурацкой книжкой, он даже не подумал, что жрать по ночам шоколад вредно, он, по всей видимости, намерен закормить жену и превратить ее в чудовище! И вообще: от Вишневского ей делается грустно! К тому же она теперь определенно не уснет до утра. И завтра будет весь день ходить не выспавшаяся. Короче говоря, будь проклят тот день, когда она согласилась загубить свою жизнь, расписавшись с Говоровым.

В сердцах любимая взялась за остатки кузнецовского сервиза, доставшегося Никите от родителей. Для разгона грохнула о стену рыбное блюдо. Собственно, целилась она в Говорова. Когда-то, в начале их семейной жизни (благословенные времена!), любимая просто била посуду, но в последнее время стала бросать тарелки и стаканы прицельно, метя супругу в голову.

Никита привычно уклонился от блюда, и оно со звоном разлетелось, ударившись о косяк. Обычно в такой ситуации он смиренно тащился за веником. Заметал осколки, а потом утешал рыдающую жену и просил прощения за то, что довел ее до слез. Рано или поздно она его прощала, и они жили относительно спокойно день или два, а иногда и целую неделю — до следующей ссоры. Но в тот день, когда блюдо со звоном разбилось о косяк, в голове у Говорова будто что-то взорвалось. Атомный взрыв, его персональная Хиросима. За секунду на том месте, где все эти годы была вынимающая душу любовь, не осталось ничего живого. Всю любовь будто выжгло. Говоров стоял посреди комнаты, тупо уставившись на орущую бабу в шелковом халате. Баба казалась совершенно чужой и некрасивой. На халате видны были жирные пятна — одно на рукаве и еще одно — на животе. Говоров все смотрел на то пятно, которое на животе, а в голове вертелось название параграфа из учебника по судебной психиатрии: неврозы и истероидные проявления. Как его сюда занесло? Как он умудрился семь с половиной лет прожить в сумасшедшем доме, который устроила ему злая, избалованная сука, не замечая, где и как он живет? Говоров помотал головой, будто пытаясь вытряхнуть оттуда все лишние мысли.

— И что?! Что мне теперь прикажешь делать?! — жена продолжала орать, уперев руки в боки.

— Понятия не имею, — устало сказал Говоров. — Делай что хочешь, а я спать пошел.

Дотащился до кровати, лег и накрылся с головой одеялом.