Василина Орлова: Пустыня

Кстати, тоже чисто женское, тёмное, мифологенное: придание бытовым вещам почти магического значения.

А ещё я люблю тебя. Вот и все мои вечные новости.

Да, и как могла забыть! Дмитрий звонил.

— В кино хочу тебя пригласить…

За окном вспыхнуло и погасло: видно, лампочка лопнула в фонаре.

— Извини, Дим. Не получится…

Прощаясь с морем, в заключительный раз в нынешнем году шла по набережной. Баян лил мелодичные звуки.

Белобородый старик с усилием раздвигает и сдвигает мехи. Тот музыкант! И мелодия та же — три вальса. Шульженко поёт.

Подошла и увидела: старик другой, незнакомый. Очки в мутной оправе, на резинке, чтоб не сползали.

Ночное небо Москвы так туго спелёнуто смогом, что сквозь проглянет разве только комета, возвещающая несчастье.

Ничто не заканчивается в жизни. Мы бессмертны. В этом, а ни в чём ином, истинная печаль обыденности. Невозможность завершения.

Обрyблю, где придётся. Сейчас.

…В двадцатых числах ноябрь представил проект зимы: всё уже лежало под снегом, хранилось под спудом, надёжно спрятано. Всё уже было белым, как больничный халат, и воздух прозрачно намекал, что в нём стоят, как в баночке розоватой от акварели воды, тонкие кисти веток, а скоро и они будут схвачены морозом. Но что-то вдруг не понравилось там, наверху, и начавшуюся зиму решено было переиграть. Снег стаял дотла, зазеленела трава. Москва стала Лондоном, захлебнулась в густом тумане.

В гулком зале несостоявшегося вальса душа полнится спокойствием. Море будет гладким, тёплым и густым, а где-то там, в далёкой глубине вселенной, в чёрной высоте пустыни, однажды зажжётся звезда.