Самый печальный день его затворничества оказался для него и самым счастливым. 18 ноября объявили об отбытии из страны Рамфиса, и в тот же день по телевидению сообщили, что шестеро убийц Хозяина (четверо исполнителей и двое сообщников) бежали, убив трех солдат, которые сопровождали их обратно в тюрьму Виктория после проведения следственного эксперимента. Он глядел на экран и не мог сдержаться, разрыдался. Значит, его друзья — Турок, самый его лучший и близкий друг, — убиты, как убиты и трое несчастных солдат для правдоподобия спектакля. И, разумеется, тела их никогда не будут найдены. Сеньор Кавальери подал ему рюмку коньяка.
— Успокойтесь, сеньор Имберт. Думайте лучше о том, что скоро увидитесь с женой и дочерью. А этому приходит конец.
Вскоре объявили о предстоящем отбытии за границу братьев Трухильо с семьями. Вот теперь, действительно, пришел конец заключению. По крайней мере, на сегодняшний день он уцелел; уцелел в этой охоте, где, кроме него и Луиса Амиамы, — который, как он вскоре узнал, полгода почти целыми днями сидел в тесной кладовке, — все основные участники заговора, не говоря уж о сотнях невинных, и среди них его брат Сегундо, были убиты, подвергались пыткам или по сей день томились в тюрьмах.
На следующий день после отъезда клана Трухильо была объявлена политическая амнистия. Начали открываться двери тюрем. Балагер заявил о создании комиссии по расследованию истинных обстоятельств дела «казнителей тирана». Радио, газеты и телевидение с этого дня перестали называть их убийцами; а из «казнителей» вскоре они превратятся в героев, и затем не потребуется много времени, чтобы улицы, площади и проспекты во всей стране были названы их именами.
На третий день, под вечер, он тихо — хозяева дома не позволили ему тратить время на изъявление благодарности и лишь попросили никому о них не рассказывать, чтобы не компрометировать их дипломатический статус, — вышел из своего заключения и пришел домой. Он, Гуарина, Лесли долго обнимали друг друга, не в силах говорить. Смотрели, оглядывали друг друга; и между прочим заметили, что Гуарина и Лесли похудели, а он поправился на пять килограммов. Он объяснил им, что в доме, где он прятался — что это задом, он не мог сказать, — ели много спагетти.
Долго разговаривать им не удалось. Разоренный дом Имбертов стал наполняться цветами, родственниками, друзьями и совершенно незнакомыми людьми, которые обнимали его, поздравляли — порою со слезами на глазах и дрожа от волнения, — называли героем и благодарили за то, что он сделал. Вскоре среди гостей появился военный. Адъютант из администрации президента Республики. После соответствующих случаю приветственных слов майор Теофронио Каседа сказал Имберту, что его и сеньора дона Луиса Амиаму, который тоже только что вышел из своего укрытия, а укрывал его не кто иной, как министр здравоохранения у себя в доме, -глава государства хотел бы принять в Национальном дворце завтра в полдень. И, усмехнувшись заговорщически, сообщил, что сенатор Энри Чиринос только что представил в Конгресс («Тот же самый Конгресс, что и при Трухильо, вот именно») указ о присвоении Антонио Имберту и Луису Амиаме звания генерал-полковника доминиканской армии за исключительные заслуги перед нацией.
На следующее утро вместе с Гуариной и Лесли — все трое в лучших своих костюмах, хотя Антонио его костюм был несколько тесноват, — они отправились в Национальный дворец. Их встретила толпа фотографов, и дворцовый караул в парадной форме отдал им воинские почести. Там, в зале приемов, он познакомился с Луисом Амиамой, худым серьезным человеком с сухим, безгубым ртом, и с того момента они стали неразлучными друзьями. Они пожали друг другу руку и условились после встречи с президентом вместе навестить жен (вдов) всех участников заговора, погибших или пропавших, и договорились, что подробно расскажут друг другу о том, что с ними происходило за это время. В этот момент открылась дверь кабинета главы государства.
Улыбаясь, с выражением безмерной радости на лице, под вспышками фотографов, к ним шел доктор Хоакин Балагер, широко раскрыв объятия.
— Мануэль Альфонсо приехал за мной точно в назначенное время, — говорит Урания, глядя в пространство. — Кукушка в гостиной куковала восемь, когда он постучал в дверь.
— Тетушка Аделина, двоюродные сестры Лусинда и Манолита, племянница Марианита уже не переглядываются, они смотрят только на нее с жадным вниманием, испуганно. Самсон заснул, зарывшись кривым клювом в зеленые перья.
Читать дальше