Василий Аксенов: Вольтерьянцы и вольтерьянки

Кажется, мы опять сближаемся. Мне кажется, что для верующих смерть — это не бессмысленное похабство, а прелюдия новой жизни, в которой они смогут быть в счастье и мире с теми, кого они любили и потеряли. Мне хочется верить, что там я встречусь с образом, воплощенным в двух близнецах, Клоди и Фио, и в матери-грешнице Колерии Никифоровне, а также в Екатерине и в Маланье. Христианство грандиозно тем, что во главе угла его стоит идея Воскрешения во плоти. Материалистам сие кажется немыслимым, однако Идеал безбрежен. Быть может, после всего возникнет мир общности Бытия и Идеала, видимого и невидимого, в коем растворится порочный круг самопожирания.

Вольтер

Какая благостная утопия! Я чувствую, что остаюсь в одиночестве. Так и в жизни я оставался без иллюзий, почти не помнил свою мать, редко видел отца; детей, во всяком случае, мне известных, у меня не было. Может быть, потому меня и тянуло к моей маленькой племяннице. Я приобрел огромное число учеников, но в будущем, как я вижу, они стали меня покидать. Я знал теологов, а среди них были не дураки, и они мне говорили, что я незавершенный человек, а потому и философия моя не завершена. Иной раз мне кажется, что я вообще не был философом, но только поэтом. Один не глупый теолог, он был тогда Папой Римским, сказал мне, что будущие поколения меня отвергли. Он называл мои шутки о Святой Троице ничтожными.

Mиша

Ну теперь-то вы видите, что можно предстать единым во многих лицах, не так ли, мэтр?

Вольтер

Если бы ты прочел все мои девяносто девять томов, ты бы заметил, что я признаю умиротворяющие мифы. В конце концов это не что иное, как замечательное искусство. Церковь интерпретирует их на свой лад для утверждения своей непогрешимости и власти над людьми. Ах, Мишель, разве мы можем забыть двери инквизиции, злодеяния крестоносцев, заговор против альбигойцев, тех наших драгун XVII века, что убивали во имя отмены милосердия? Христиане убили больше людей, чем римские императоры, несмотря на проповедь Всепрощенья. Меня обвиняли, что я внушил людям порочную утопию о рае на земле, а люди истребили своих властителей и превратили свободу в смирительную рубашку. Но я никогда не призывал к насилию! Меня извратили жрецы революции! Пусть Господь меня простит за утверждение прав мыслящего меньшинства, за попытку борьбы против ортодоксии и нетерпимости!

Mиша

Прощенье — это слово для всех.

Встреча подойдет к концу. С ветви величественного баобаба скользя исчезнет фигура прежнего Вольтера. Зашумела и шумит благодатная крона. На пригорке скирда Екатерины рассыпается в колосящееся поле. Оно запоет, как пело полотно Ван-Гога. Оно раскатами юного грома напоминает о Балтике. Миша отойдет и сольется с образом Пуркуа-Па. Конь совершает круги вокруг того, что именуется Древом Познания. Он убежал от войны. Играя копытами, наслаждаясь свободою тела, он понимал, понимает, поймет, что Древо Познания превратится, превращается, превратилось, и еще раз превратилось, и превратится, и превращается — в Древо Воображения.