Массажистка проводит ее в комнату, где со всех сторон льются обволакивающая музыка и ароматы. Девушка с тугим пучком на голове берет в руки белое махровое горячее полотенце. Тепло скользит по коже, убаюкивая и успокаивая.
— Как предпочитаете — сильный, средний или мягкий массаж?
— Сильный. — Короткий вздох. Настолько сильный, чтобы растворились все воспоминания, что таит ее кожа, растаяло напряжение, в которое погружены ее мышцы.
— Это масло розы. Оно снимет усталость.
Сладкая струйка течет по ее стопам.
Веки сомкнуты.
Серая сумка, такая же серая, как вечер в Дели, оставлена в прохладном номере. В маленьком внутреннем кармашке лежит плоский мобильный. Он вздрагивает, протяжно разливаясь по комнате. Звук неуверенный, сомнения передаются по спутнику, текут по венам.
— Это пачули. Очень хорошо снимает стресс.
Руки скользят по пояснице.
Звонок становится ярче, пламя разгорается, дым щиплет глаза.
— Лимон. Придаст тонус.
Пальцы покорно раздвигаются, позволяя коснуться линии жизни и бугра Венеры.
Мелодия похожа на звон колокола, стремительно летящего вниз.
— Сандал. Чтобы отпустили все негативные мысли.
Телефон замолкает. Немая, отчаянная тишина. Клубок вопросов втиснут в крошечный кусок металла, спутники вращаются в вареве недосказанности и неизвестности.
«Мир рушится? Анна, где ты? Моя Аня, лежащая на мосту…»
Сквозь полудрему Анна чувствует, как теплое полотенце вновь касается ее тела.
Массаж окончен.
Перед ним был прекрасный вид на Ришикеш. Ашрам Йога-Никетан, погруженный в зелень горы мудрецов, жил своей жизнью. А внизу гудели рикши, плавали лодки по Ганге, вздрагивал навесной мост под тяжестью ног, распухших от жары. На прилавках уличных торговцев распластались фрукты, над которыми вяло кружили насекомые. Только ледяная бурная река проносилась мимо разгоряченного воздуха, не теряя своей холодной невинности.
Обычный майский день блуждал по городу, иногда заглядывая в прохладные храмы. Вите было трудно дышать, и погода была здесь ни при чем. Последний раз он видел ее на завтраке. Она вошла, позвякивая браслетом на щиколотке, села напротив. Пространство, разделяющее их, было наполнено тревогой. «Из-за прошедшей ночи…» — промелькнуло между сладкими глотками масалы. Овсянка скрипела во рту, ее глаза блуждали по залу, над головой шумел вентилятор. «Когда член твердый, мозг мягкий», — говорил он друзьям. Но все же вечером впустил ее в комнату. Она неуверенно села на край стула, прядь падала на обгоревший лоб. Его босые шаги шлепали по прохладному полу, задавая ритм ожиданию.
— Мне кажется, сегодня ночью Лола не вернется.
— Почему ты так думаешь?
— Не знаю. В комнате как-то пусто. Словно она взяла вещи, чтобы переодеться утром в отеле.
— Значит, и Рома не придет.
Витя зажег аромапалочку, тонкая струйка дыма поднялась к потолку. Он зашел в ванную, бросил грязные футболки в ведро с водой. Стрелка часов показывала без пятнадцати десять. В десять ашрам закрывают. Вода падала на каменный пол, ладони скручивали мокрую ткань.
— Можно лечь? Я устала.
— Конечно.
Она ложится на живот. Вытягивается. Вздыхает. Из закрученного крана подтекает вода. Витя закрывает ставни. Он не подходит, не дотрагивается до нее. Но воспоминания об их прикосновениях смешиваются со стрекотанием цикад, разносящимся среди густой листвы. Стрелка ползет к десяти, развешены последние вещи, капли падают с мокрой ткани. Она переворачивается на спину, кладет руки под голову, ноги слегка сгибает в коленях.
— Он не придет. — Уставший, предвкушающий, приглушенный подступающей ночью голос.
Вдруг шаги. Щель в ставнях — высокая худощавая фигура с огромной папайей.
— Рома вернулся.
Вновь на краешке стула, пытается выпрямиться под тяжестью разочарования.
— Аня! Ой, что с лицом-то?
— Обгорела.
— Бедная, бедная девочка! У тебя хоть от ожогов есть что-нибудь?
— Нет. Я в поиске. Пока — вот. — У нее в руке зажата зеленая баночка с гелем из алоэ.
— Фигня это. Нужен пантенол.
— Я тоже говорю. Спроси у девочек. У кого-то точно был.
— Ладно. Спокойной ночи.
Ни единого взгляда на прощание. А может, он просто не заметил, потому что сам отвел глаза. Темнота гуще, варится, варится приближающаяся ночь. Темно-синие бабочки садятся на розовые бутоны, погруженные в дрему. Голоса замирают, растворяются. Ночь спокойная, невысказанная нежность давит на виски. Где-то совсем рядом спит она или вертится в цветной простыне бессонницы. Из носа вновь пошла кровь…
Читать дальше