Гоце Смилевски - Сестра Зигмунда Фрейда

— Пройдет… Пройдет…

Винсент Ван Гог, полностью осознавая свое состояние, писал брату 21 апреля 1889 года:

«Грустно мне главным образом потому, что все это ты дал мне с такой большой братской любовью, что в течение долгих лет ты один поддерживал меня, а теперь я снова докучаю тебе этой печальной историей, — но мне очень трудно выразить все, что я чувствую. Доброта, проявленная тобой по отношению ко мне, не пропала даром, поскольку ты обладаешь ею и она остается при тебе, даже если ее практические результаты равны нулю… Я был бы рад получить какие-нибудь новости о том, что ты думаешь о матери и сестре и все ли у них хорошо; скажи им, чтобы воспринимали случившееся со мной спокойно и не тревожились, потому что хотя я относительно несчастен, но, возможно, впереди меня ждет много почти обычных лет. Это болезнь, как и любая другая…» И в этом же письме, словно извиняясь, говорит: «Что до меня, то должен признаться, я не выбрал бы сумасшествие, если бы мог выбирать…» Через несколько недель после размещения в госпитале Сен-Реми Винсент писал брату Тео: «Я думаю, что, приехав сюда, поступил правильно, главным образом потому, что, видя реальность жизни различных сумасшедших и душевнобольных, я избавляюсь от смутного страха, от боязни безумия. Мало-помалу я смогу приучить себя считать сумасшествие такой же болезнью, как всякая другая». А потом в письме от 7 июля пишет о том, что его иногда снова охватывает страх: «Довольно долго я пребывал в совершенном затмении, таком же, а пожалуй, и худшем, чем в Арле. Есть все основания предполагать, что приступы повторятся, и это ужасно». В сентябре того же года Винсент пишет брату о лекарстве: «Дорогой брат, — продолжаю письмо, как и раньше, в перерывах, — я тружусь как одержимый, и меня еще больше, чем раньше, снедает неистовая жажда работы. Думаю, что она поможет мне вылечиться». В этом же письме он говорит: «…в настоящий момент я пытаюсь выздороветь, как человек, который пробовал утопиться, но, найдя, что вода слишком холодна, пытается выбраться на берег». Он действительно работал как безумный, иногда успевая за день написать картину. Однажды вечером, закончив «Пшеничное поле с воронами», он взял пистолет, который прятал под матрасом, и выстрелил себе в живот. Его брат приехал в госпиталь, пока Винсент был еще жив, и пытался утешить его или самого себя; говорил, что он переживет ранение. А Винсент ответил ему: «Все было бы напрасно, печаль будет длиться вечно».

Брат снова навестил меня через несколько недель после карнавала. Мы сидели так — лицом к лицу, едва выговаривая слова, как и было обычно, когда он приходил в мою палату. Перед тем как он ушел, я спросила:

— Ты помнишь ту сказку о птице, которую рассказывал мне в детстве?

— Какую сказку? — спросил брат.

— Сказку о птице, которая разодрала себе грудь и вырвала сердце, потому что ее возлюбленная птица улетела и больше не вернулась.

— Я не рассказывал тебе такой сказки.

— Вспомни, — ответила я. — Рассказывал.

— Если такой сказки не существует, значит, ты ее выдумала.

— Да, я ее выдумала. Сейчас вспомнила. Но я помню, как ты рассказывал мне сказку.

— Ты сама выдумала эту сказку и рассказывала ее самой себе.

Всегда, когда брат, недолго побыв со мной, уходил домой, я ложилась на кровать, накрывалась простыней и, удерживая ее пальцами над головой, смотрела на белое небо.

Бывают мгновения, когда люди отделяются от своей нереальности и в этот короткий период времени ощущают другую, более высокую реальность, будто предчувствуют конечное переплетение судеб, составляющих созвездия Земли, которые можно увидеть только с далекой звезды.

Человеческие судьбы в Гнезде сплетались в удивительные, часто невидимые сети. Иногда в столовой ели, сидя рядом друг с другом, дама, отравившая мужа, и господин, на которого жена замахнулась топором, но ударить не успела.

Одна девушка, гуляя по парку, срывала стебельки травы и затем раскидывала их вокруг себя. Одна старуха перед сном вспоминала о том, как корчевала траву у себя перед домом и разбрасывала ее.

Здесь были люди, которые не могли уснуть, и люди, словно погруженные в вечный сон. И люди, которые боялись засыпать, и люди, которые боялись просыпаться.

Один молодой человек был привезен в Гнездо из-за того, что твердил всем, будто у него нет головы, другой молодой человек был также привезен в Гнездо, но потому, что уверял других, будто у них нет головы.

В небольшой библиотеке один мужчина постоянно держался за голову и выкрикивал: «Слова улетают со страниц! Слова улетают со страниц!» — и повторял это до тех пор, пока остальные читатели не начинали волноваться, и тогда появлялись охранники и уводили его в палату. Одна женщина, когда с ней заговаривали, всегда качала головой влево-вправо, потому что ей казалось, будто слова летят к ней и могут врезаться ей в лоб.