Леонид Могилёв - Пес и его поводырь

Квартира на четвертом этаже окнами во двор. Скромная стандартная мебель, холодильник, телевизор и газовая колонка. На антресолях чистое белье, в шкафчике — посуда.

— Как тебе? — Пес щелкнул кнопочкой на пультике телевизора, на экране задергались тетки, затрясли попами. Потекли шампуни, загорелись дома, трупы на асфальте осклабились проникновенно и привычно. Пес пощелкал еще и остановился на футболе. На каком — не важно.

— А что здесь?

— Так. Знакомый один живет, ключи оставил. Ты это… жрать хочешь?

— Прямо печет. А есть тут чего?

— Тут идеальный порядок в чистом холодильнике. Вот тебе бабло, спустись, возьми всего, побольше, получше. Пивка там, водочки. Мне обязательно шоколадку фабрики Крупской и кофе, самого лучшего. Яиц. Магазин вниз и за угол. Не заблудишься? Потом в домофон позвони. Сумеешь?

— Трудно сказать…

Когда Саша вышел, он запалил огонек в колонке, пустил воду в ванну, поставил на плиту чайник и кастрюльку. Или пельмени, или сосиски Саша обязан был догадаться принести.

Квартира эта была его личной норой. Не знал про нее никто. Коммунальные платежи вносили соседи, он оставлял им деньги из расчета на год-полтора. Кто он и зачем приезжает и уезжает, они представляли в рамках однажды проглоченной истории, в подробности не вдавались, и они же присматривали за целостностью входных дверей. Тут можно было отлежаться, пока не сложится из коробочки с пазлами карта с путь-дорогой, путем заповедным, местом заветным.

Потом ванну принимал господин-товарищ Болотников. Пес только частично одобрил перечень купленного, и потому отправился на поиски сам, оставив Сашу смывать пыль и копоть времен со своего трудового тела.

Поселок этот когда-то всем своим населением работал на «оборонку», которая, всего-то в двух километрах, под землей. Консервация. Страну ликвидирует комиссия под председательством маленького гоблина, а она законсервировалась, легла лицом вниз, закрыла голову руками, закрылась на стальные двери, надеется переждать и перетерпеть. Только двери эти более хлипкие, чем те, что наспех клепали в домостроительных комбинатах и навешивали потом тысячами. Жили за дверями ненатужно, пьяно и бездумно. Великолепно жили. Как в раю.

Пес крупно нарезал помидоры, огурцов, сладкого перца, банку маслин черных с косточкой открыл и половину выложил в тазик с салатом, брынзу болгарскую крупно накрошил, заправил дорогим оливковым маслом, поперчил, присолил, уксусом капнул, перемешал слегка.

Саша купил сервелата, сыра с большой дыркой и копченую курицу. Но главная его покупка привела Пса в безудержное веселье.

— Зачем нам рулька?

— Студень будем варить. Очень люблю. Часов пять, шесть и готово. Потом в холодильник. Я и горчички взял. И приправы. С бодуна первое дело.

— Ладно. Ты только потом вари. Не сейчас. Вонять же будет.

— Разве рулька воняет? Рулька это… рулька.

— Тяжело тебе придется в скором времени. Там, куда мы поедем, другая, несколько еда.

— В Ленинграде?

— Ты креветки будешь?

— Консервированные?

— Нет, брат. Настоящие.

Пес сковородку оливковым маслом полил и креветки из пакета, только что купленного, выложил. В один слой. Потом еще и еще. То, что получилось, выложил в кастрюльку, выдавил сверху половину лимона, закрыл крышкой.

— Сегодня отдыхаем.

Саша пил не стесняясь, не хмелел, ел талантливо, потом как-то сразу сник, прилег на диван в комнате за стенкой, уснул очень быстро.

Ночью Пес проснулся. В отличие от Саши он спал на всем чистом, растекаясь в относительной этой безопасности благодарной какой-то лужей. Там, в Каргополе не было у него покоя. Родина его отошедшая, озеро, рифмующееся с плачем, прилюдная безвозвратная гульба, больница для убогих и встреча с отцом-клириком, отцом, имя которого он даже и не спросил, благословение на невозможное путешествие, побег с предсмертного одра. И не было это случайным.

Он умылся холодной водой, вытерся тяжелым полотенцем, вышел на балкон. В домах напротив горел свет в нескольких окнах, во дворе, рядом с песочницей, добивала ночь компания подростков. Добивала шумно. И он решился. Молитвослов имелся у него здесь и Новый Завет, как инструментарий той самой работы. Вот они. Лежит в ящике стола и иконка «Скоропослушницы».

Он принес из комнаты фонарик. Здесь на балконе было свежо. Табуретка деревянная, валик поролоновый под затылок и опереться на кирпичную стену. Что там сейчас? Будем считать, что утро.

После утреннего урока стал читать «Евангелие от Матфея». Примерно через час задремал, книжечки выпали из рук, он очнулся, вернулся в комнату, разделся, лег и спал без сновидений до восьми.