Константин Шеметов: Ослик Иисуса Христа

Обратная дорога заняла чуть менее трёх месяцев. В июле 38-го «марсиане», а именно: Паскаль Годен (командир корабля), Энди Хайрс (подруга командира, неизменная его спутница), Vi и Ингрид Ренар вернулись на Землю. Спускаемый аппарат благополучно приземлился примерно в 200 километрах от Французской Гвианы посреди океана в окружении кораблей береговой охраны Франции и спасателей ESA.

После непродолжительного курса лечения от радиации Паскаль Годен вернулся в Matra Marconi Space и продолжил прерванную было работу в качестве инженера космической техники. Как и прежде он популяризировал научные исследования и вместе с Энди Хайрс прожил весьма долгую и счастливую жизнь. Доставленная ими на Землю тушка голубя Маркуса и по сей день хранится в музее естественной истории в Нью-Йорке.

Вика Россохина после приземления прямиком направилась в Кирибати к своим друзьям по CVI – Мите Захарову и Тайке Нефёдовой. Опыт космической экспедиции и связь, пережитая с Джони, во многом изменили её характер (Vi словно расширила диапазон мысли), но не изменили её будущее. Как и предсказывал Осликов «Дарвин Аллигатор», Вика не единожды выходила замуж и всякий раз с облегчением расставалась. Ей было куда проще в компании друзей и за любимой работой.

Как ни удивительно, Ингрид Ренар вернулась с Марса чрезвычайно вдохновлённой. Было такое чувство, будто закончился анабиоз и, проснувшись, она взглянула на мир другими глазами. Всё происшедшее с Ингрид изменило её. Между нею и действительностью сложились новые отношения. Более того, эти новые отношения продолжали складываться – день ото дня она обретала всё большую целеустремлённость. Её мысли становились более упорядоченными и происходили, как казалось, из некоего «критерия всеобщей эффективности». Тут что с критикой Адама Смита Джоном Нэшем: от индивидуальной выгоды («животное» – подход Смита) к общему интересу («человек» – подход Нэша).

Словом, Ингрид пересмотрела саму себя, окружение, а заодно и отношение к своей профессии куратора современного искусства. «Если и есть какой-то мотив у искусства, – размышляла она, – то отнюдь не самовыражение (этого хватало и без Tate Modern), а как раз таки – „игра“ по Нэшу». Общий интерес, если хотите: когда и художнику хорошо, и Фобос с Деймосом не притянуты к президенту.

Так и вышло – вернувшись в Tate, Ингрид принципиально изменила свои прежние критерии к отбору экспонатов. В итоге бóльшую часть работ она стала отбраковывать как поверхностные. Пошли конфликты с руководством. «Пишут – что в голову взбредёт!» – защищалась Ренар, но без толку. Управляющих галереи интересовала скорее форма, чем содержание работ, и, естественно, деньги. Традиционная на то время модель «экспонирования» заключалась в следующем: завлечь художника (пообещать выставку), дать ему «высказаться» (свобода превыше всего), максимально доступно интерпретировать его творчество (выдать желаемое за действительное) и извлечь прибыль.

Ингрид же требовала большего – и от художников, и от устроителей. Именно поэтому она вскоре уволилась из Tate и на деньги, вырученные от полёта на Марс, открыла собственную галерею. Никаких «аборигенов» (творчество аборигенов – её последняя выставка) и условных «фаллосов» (фаллос как универсальный символ). Наконец-то Ренар могла сосредоточиться на том, что ей действительно интересно и что имело бы какой-то конструктив.

Во всяком случае, Ингрид так казалось.

Шло время. Она связалась с Софи, а там и познакомилась с Наташей Лобачёвой (давно и искренне вовлечённой в творческий процесс – писательницей и главным редактором издательства «Вулдридж и анемоны»). Знакомство пошло на пользу. Благодаря Наташе Ингрид открыла для себя с сотню новых художников, большинство из которых, так или иначе, представляли оппозицию в странах с авторитарными режимами.

На родине их старались не замечать, а если и замечали, то не издатели и галеристы, а, как правило, службы безопасности, Следственный комитет или прокуратура. Замечали также религиозные мракобесы (в основном православные, реже – мусульмане), футбольные болельщики, нацисты, гомофобы и прочие «патриоты», выступавшие от имени государства, Аллаха и Иисуса Христа.

«С этим Иисусом одна беда, – заметила как-то Лобачёва. – И смех, и грех – сначала придумают себе мученика, а затем носятся с ним, унижая приличных граждан».

Хотя, что скулить? Тем, кто попался – ещё ничего. Их судили, отправляли по тюрьмам, всячески издевались над ними, но они хотя бы чувствовали себя «при деле». Они страдали, конечно, и всё же их искусство достигло цели – кто-то да переживал вместе с ними (пусть бы даже сокамерник – этот герой в пустом зрительном зале).