Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия

Наташа выбежала из сарая и, не помня себя от страха и сгорая от стыда, побежала по сугробам, не разбирая дороги. Над нею распростерлось огромное синее небо, все в звездах, как в грядущих светлых надеждах, и под ним было совершенно все равно, куда бежать. На ее счастье бабушкин дом был на пути, а так и спросить было некого, везде уже спали. Она не стала ничего есть, сразу же залезла в постель. Ее всю трясло, хотелось и плакать, и смеяться. А когда бабушка спросила ее что-то, она, заикаясь, сказала, что замерзла.

– И девчата тоже все замерзли, – почему-то приплела она девчат, хотя бабушка сама проводила их из хаты, пока не совсем поздно стало.

– Ванька не приставал? – проницательно взглянула на нее бабушка. Эхе-хе, проницательность наша, проницательность! А ты-то – не детище ли наших грехов?

– Не-ет.

– Смотри, девка, этот парень почище Жана-Луя будет. Да и не его опасаться надо – Варьку. Ох, глаз у ней! Прошлым летом Никодим Кудыкин чем-то ей не угодил, так она на двух его свиней и на всех курей порчу навела. Ох, сердечная, как тебя трясет-то! Отвыкла в городе от наших просторов. Вот тебе чаек успокоительный, попей и спи. А завтра, живы будем, баньку истопим. Чай, давно не парилась? Ну, спи-спи…

Утром пришла Варя и, как ни в чем не бывало, посидела, покалякала, не отказалась от чаю и вообще чувствовала себя как дома. А Наташе было и стыдно, и страшно глянуть ей в глаза.

– Ну что, Варя, париться будешь с нами? Я баньку ближе к вечеру истоплю. Наташе я плохая напарница, а вдвоем вам славно будет.

Варя серьезно посмотрела на бабушку, потом на Наталью и согласилась. И голос ее стал вновь воркующий и завораживающий.

– Ты, бабусь, может, и плохая, а я – хорошая на-парница, – сказала она.

– Вечно ты все слова исковеркаешь! – махнула рукой бабушка. – Ой, девоньки, вы тут сидите, а я прилягу. Наколготилась, моченьки моей нет. А полчасика-часик полежу, можно будет и баньку начинать топить.

– Я помогу, – сказала Варя.

– И я, – поддержала Наташа.

Бабка, кряхтя, улеглась и, похоже, тут же задремала. Варя взяла Наталью за руку и, глядя ей в глаза, сказала:

– Я на тебя, Наталья, зла не держу. И ты на меня не обижайся. Наше дело бабье: ведут – не брыкайся, бросают – не цепляйся.

– А что же сама в Ванюшку вцепилась?

– Нужен он мне сто лет! Он, паразит, вздумал мне за Никодима мстить! Я ему покажу месть! Ты только не лезь меж нами. Потерпи, тебе мало осталось. Уедешь скоро. Там… сколько тебе влезет.

– Я сама не думала, что так выйдет.

Варя изучающе поглядела на нее.

– Ладно, схожу за квасом, он у меня особенный, после него и баня, как любовь, и любовь, как баня.

Банька была небольшая, с крохотным предбанником, с маленьким окошком, размером с девичий зад, и парилкой на двоих, от силы на троих не особо толстых посетителей Жар материально и равномерно охватывал все тело, и из него материально и равномерно проступал гладкий пот, изгоняющий из тела и души всю гниль и сажу болячек, болезней и тревог.

Бабушка сделала один заход, покряхтела, попричитала по годам своим, ополоснулась, передохнула в предбаннике и, укутавшись в одеяло, засеменила домой «понежить кости». Девушки продолжали париться, радостно и по-молодому упруго и ненасытно. Квас и правда был особенный: после него тянуло в парилку, а после парилки тянуло к нему.

– Эх, Натка, вот сейчас самое то – завалиться на перину с каким-нибудь Жаном-Луем. Не пробовала? Ну, какие твои годы! Испробуешь еще. Обязательно после баньки спинкой попробуй. Ох, продирает! Дай-кось покажу, как веничком париться надо. Не просто махать да бить, а чтоб жар до нутра доставал, чтоб кожи не обжигал и следов не оставлял.

Варя показывала, как это все надо проделывать, пересыпала свою речь всякими байками весьма вольного содержания и в самых причудливых выражениях, и ее голос действовал на Наташу почище веника и кваса, разжижая в ней все, что стыло годами, что будоражилось разве что девичьим, неадекватным реальному процессу, воображением.

Напившись квасу, зашли в четвертый раз. Наташа легла на живот, расслабилась, горячая волна прошлась по спине, по бокам, по ногам до пяток и обратно. Жар доставал до таких сокровенных глубин ее организма, о которых она и не подозревала. Собственно, тело ее уже парило в воздухе и представляло собой как бы воздушную массу, созданную из двух встречных потоков: жара парилки и жара организма.

Над ней ворковал приятный голос Вари, он будто обладал, как пар, материальной силой и гладил ее, успокаивал, усыплял… У Наташи вдруг поплыло перед глазами, тошнота подступила к горлу. Она с трудом приподнялась и села, уронив голову на колени, не в силах встать. Тут ее как бы обдало жаром. Она встрепенулась, глянула – в парилке она одна, Вари нет, и вообще вроде как ничего больше нет, только эта слабость и желание упасть на пол и забыться в приятном сне. Наташа встала, сделала шаг к двери и потеряла сознание…