Николай Плевако: Полнолуние

Беспокоен человеческий ум, он всегда неудовлетворен, всегда заглядывает вперед: а что там? Что дальше, за теми перевалами и долами? На какие силы, на какой разум положится человек в своем движении вперед? Вспомнились на необозримых просторах хутора, станицы, деревни, города, которым нет счета, где растут будущие умельцы, зодчие, ученые, писатели, политики. Вспомнилась и его собственная жизнь, собственные поиски места в ней: ведь и Бородин принадлежал к тем людям, на которых с надеждой смотрит страна. Пусть он не достиг того, чего мог. Говорят же, что это удается лишь одному из ста, родившихся с одинаковыми задатками! Такова, увы, жизнь. Но на смену Бородину из глубин необъятной страны поднимутся тысячи и тысячи…

Наше время! Как передать его настроение, его дух? Минули десятки веков, тысячелетия, но в каждом отрезке времени, приходившемся на новое поколение, были свои приметы, свои настроения, хотя сейчас мы воспринимаем то далекое прошлое как нечто одноликое. А наше послевоенное время? Несет ли оно неповторимые черты в историю человечества или сверкнет в ней искрой, очень яркой, но всего-навсего искрой?

Бородина и это почему-то волновало. Снова ему захотелось крикнуть в даль веков, своим потомкам, точно он хотел оправдаться перед ними: «Рядом с подвигом вы найдете в нашей жизни немало мелкого, может быть, посчитаете нас чудаками, наивными и ограниченными, — вам с высоты видней! Но не будьте очень строги: сами вы проживете жизнь в поисках и сомнениях, наделаете кучу ошибок, совершая великое. И только в борьбе познаете счастье!»

Недолго Сайкин отсутствовал в хуторе. Пожил немного у старого веселовского знакомого, да, как говорится, пора и честь знать, потому как гость незваный редко уходит негнаный.

И вот он снова в дороге. Грузовик проскочил высокий мост над раздольной рекой в белых песчаных берегах и затерялся в сутолоке улиц областного города. После степных просторов Филиппу Артемовичу в кабине показалось, будто он со всех сторон стиснут и сдавлен домами, будто город каменной тяжестью лег на его плечи. А на яркой, шумной, вечно праздничной главной улице его точно выставили напоказ, точно все прохожие замечали, как мешковато сидит на нем костюм, какие тяжелые для лета сапоги на ногах, как чужеродно болтается за плечами вещевой мешок.

Проходя базаром, Филипп Артемович почувствовал себя на минуту в привычной обстановке: повсюду свой, хуторской народ. Он даже приметил земляков из соседнего колхоза, которые привезли молодую редиску, откинули в грузовике задний борт, очистили место, и красно-белые, усатые, с махровой зеленой ботвой пучки пошли в ход.

А вот и дом родственницы. Квартира еще пахла краской и столярным клеем, щегольски блестели кафелем ванная и кухня, в широкие окна бил яркий свет, но что-то здесь напоминало и знакомое, хуторское: то ли сама хозяйка в длинной юбке с фартуком, повязанная белой косынкой и натруженными руками месившая на кухонном столе тесто, то ли убранство комнат, где на стенах висели вышитые рушники, а над кроватью — большие, «увеличенные» портреты круглолицых молодоженов, снятых еще в день свадьбы.

Хозяйка очень обрадовалась гостю, усадила напротив себя за стол, пододвинула к нему миску с горячими пирожками. Она подробно расспросила о здоровье всех родственников и знакомых в хуторе, подивилась переменам, порадовалась рождениям и погоревала над смертями и все приговаривала: «Ешь, ешь, Филипп Артемович… Скучаю я по родным местам, так бы на крыльях туда полетела!»

Потом гость нежился в горячей ванне, ослепленный белизной кафеля, дивясь чистоте, удобству, не веря такой благодати. Надоело лежать, поднялся, взял змеевидный душевой прибор и давай обдавать себя тугим, покалывающим пучком воды. Казалось, ласковая щетка сама по себе натирает, массажирует тело Сайкина. «Не то, что у нас в хуторе, — думал он, подставляя под струю то грудь, то спину. — Зимой так задует, что нос не высунешь из хаты. Останусь в городе, сниму такую вот квартиру. Чем не жизнь?» Моясь в ванне, Филипп Артемович слышал, как пришел хозяин, как родственница рассказала ему о госте и хуторских новостях, как хозяин куда-то ходил, наверно в магазин. Когда Филипп Артемович вышел из ванны, распаренный, красный, стол уже был накрыт.

Шумно распахнул двери Захар Наливайка. Он приехал в город на грузовике за строительным материалом для погорельцев, увидел Сайкина и обрадовался:

— Куда же вы запропастились, Филипп Артемович? Смотрите опоздаете, не получите материала для своей хаты.