Юрий Васильев - «Карьера» Русанова. Суть дела

Зачем? Этот вопрос теперь неотступно, утром и вечером стучал в голове. Зачем?

«Чтобы переваривать пищу! — кричал он себе. — Чтобы продолжать род. Обезьяны живут — не рассуждают!»

Надо уходить… «А мать? — украдкой выползал откуда-то неискренний вопрос. — Как ты оставишь мать?»

Это была уловка, возможность хоть на время оправдаться перед собой. Мать уже давно смотрела на мир глазами Званцева: не потому, что была согласна с ним или разделяла его убеждения, а потому, что ничего не знала о них и знать не хотела. Она любила мужа болезненно, слепо, не рассуждая; за долгие годы он сумел так подчинить ее себе, подавить волю, что Геннадию часто казалось, будто не мать, а чужая тихая женщина ходит по дому, следя за каждым шагом своего кумира, стремясь огородить его, защитить, обезопасить…

Но бывали у него и светлые, тихие минуты, когда казалось, что все не так уж и страшно. «В конце концов, ты просто распустился, — говорил он себе. — Что произошло? Ничего такого, что могло бы потрясти мир. Ничего глобального, как принято теперь выражаться. Прошла полоса тумана, ты сбился с пути, растерялся. Это бывает. В тумане даже маленький бугорок может показаться айсбергом».

В то утро он принял ванну, побрился, выпил крепкого чаю. Несмотря на головную боль, настроение было приподнятым, может, оттого, что его разбудила музыка: передавали Грига; может, оттого, что, растворив окно, он увидел чисто вымытый дождями город и лиловую дымку над Замоскворечьем.

«В университет сегодня не пойду, — решил он. — Буду ходить по бульварам, есть мороженое, пить воду, глазеть на прохожих и думать о жизни. Может, и придумаю что…»

Ему было все равно, куда идти, и он пошел по улице Чаплыгина, свернул на Харитоньевский — авось увижу Таньку? И действительно возле подъезда встретил ее. Она стояла и никак не могла проститься со своим долговязым физиком, который, близоруко щурясь, сдувал с ее плеча пылинки.

— Ну как? — спросил Геннадий, когда физик, сняв последнюю пылинку, ушел. — Ты уже знаешь, что такое атом? Выходи лучше за меня замуж.

— Это противоестественно, Гена. Не могу же я выйти замуж за брата.

— То-то и оно. А жаль. У меня все-таки машина. — Он на всякий случай тоже снял с нее невидимую пылинку. — Очень любишь его?

Таня зажмурилась.

— Умница. Если ты его бросишь, я оборву тебе уши. Я за прочную советскую семью.

— А если он меня?

— Вряд ли. Чего ему тебя бросать? Во-первых, ты красивая женщина — это уже кое-что, а во-вторых, его физиономия внушает мне доверие.

— Он тебе нравится?

— Ха! Когда ты устанешь носить его на руках, позови. Я помогу. По-моему, он откроет закон антигравитации, такой у него вид. Но ты ему на всякий случай скажи, что у меня разряд по боксу и что твои интересы я буду защищать до последнего… Ты же знаешь, как я тебя люблю.

— И я тебя тоже.

— Вот видишь, как здорово… Я побежал, Танюша. Забегу на днях.

Любви у них так и не получилось, и они об этом не жалели, но было в их отношениях что-то грустное и немного даже торжественное, а в общем — все хорошо. Ему было приятно смотреть на нее и знать, что она есть, и приятно было думать, что не подцепила она себе какого-нибудь хлыща, а нашелся для нее длинный и добродушный очкарик.

С Танькиным физиком он познакомился в прошлом году, но так и не успел разглядеть его как следует, потому что физик приезжал с Урала ненадолго.

Физик уезжал, а Геннадий оставался. Он приходил к ней и садился на корточки возле батареи. Они весь вечер молчали или весь вечер разговаривали. Им было очень хорошо вместе до тех пор, пока не поцеловались. Это случилось глупо и неожиданно.

Он пришел как всегда без предупреждения. Дверь отворила Таня — она была в халате, в тапочках на босу ногу, сказала, чтобы он проходил, а сама шмыгнула в ванную: оказывается, он вытащил ее прямо из-под душа.

Геннадий устроился на кухне, слушая, как рядом плещется мелкий дождик, под которым она сейчас стоит — молодая, красивая, стройная, с разливанным морем спелых волос, и подумал, что это и есть классическая ситуация, не раз, должно быть, описанная и показанная в кино: он открывает незапертую дверь, и та, что стоит под душем в капельках росы, бросается ему на грудь, они сливаются в поцелуе, от которого мир переворачивается вверх тормашками… Для этого она, правда, должна вылезти из ванны, очень уж там тесно… Он подумал об этом спокойно и даже — крупным планом — представил себе ее запрокинутое лицо и бьющуюся на шее тонкую синюю жилку, но тот, кому она бросилась на грудь, был не он, и та, что бросилась, была не Таня. Просто — сценка. Кусочек кино, страница романа…