Анатолий Вахов: Пурга в ночи

И этот трусит, — безошибочно определил Струков, и ему вдруг стало скучно. Даже то, что предстояло, не волновало. Просто он хочет поставить ревкомовцев на колени и отомстить за свое унижение.

— Фесенко вошел в ревком! — крикнул от окна наблюдатель.

Струков повернулся к Рыбину:

— Теперь ваша очередь… Идите. Ультиматум при вас?

…Фесенко не вошел, а ворвался в кабинет Мандрикова. В это время говорил Бучек:

— Колчаковцы могут взяться за оружие. И тогда мы… — Он увидел Фесенко и умолк.

— Важная радиограмма? — по-своему понял его появление Титов. — Мог бы с кем-нибудь прислать, а не оставлять одного Учватова.

В глазах Мандрикова мелькнула тревога:

— Тренев послал тебя к нам?

— Да, и сказал, что вы хотите меня… простить. — Фесенко вздохнул.

— Товарищи! — Мандриков говорил тихо. — Совершена провокация, и я думаю, что…

Тут из-за Фесенко показался бледный Рыбин. Не говоря ни слова, он вытащил из кармана бумагу и, дойдя до стола, положил ее на сукно и вышел.

— Колчаковцы и коммерсанты восстали против нас, — глухо заговорил Мандриков. — Мы в кольце врага. Враги на радиостанции, в домах Сукрышева, Петрушенко, Бесекерского, Тренева…

— Ах, эта сволочь! — воскликнул Гринчук.

— И, несомненно, в доме Бирича. Они требуют, чтобы мы передали им власть и признали свое правление ошибочным, чтобы отменили все свои решения.

Гринчук опять выругался. Члены ревкома зашумели. Мандриков увидел, что из комнатки вышла Нина Георгиевна, и остановил расходившихся товарищей:

— Нам надо немедленно ответить. Таково требование.

— Твое мнение, Михаил Сергеевич? — спросил Бучек.

— Единственно правильное сейчас решение — отдать власть, но попытаться сохранить наш контроль над ней!

— Возможно ли это? — спросил Кулиновский.

— Попытаемся, — слабо улыбнулся Мандриков. — Их посыльный, — Мандрикову было тяжело произнести имя: Рыбин, которому он так доверял и помогал, оказался предателем, — ушел. Любой другой ответ вызовет огонь. Таково предупреждение. Поэтому вы, — он обратился к Титову, — берите лист бумаги, напишем ответ.

Листа бумаги подходящих размеров не оказалось, и Титов оторвал кусок карты. На обратной стороне под диктовку Мандрикова написал: «Если вам нужна власть, то возьмите, но только мы останемся контролем над ней».

— Прибей к двери снаружи. — Мандриков подвинул обрывок карты Булату. — Посмотрим, что они ответят.

Булат вышел на крыльцо. Ветер рвал у него из рук обрывок карты. Прижав его к двери, он приколол верхние края, нагнулся, чтобы приколоть нижние. Струков прочитал ответ ревкомовцев и побагровел:

— Еще смеют нам ставить условия?!

Он схватил стоявший у стены винчестер, стволом отворил форточку и, мгновенно прицелившись, выстрелил в Булата.

…Рули, наблюдавший за происходящим, спокойно оценил выстрел Струкова:

— Из этого стрелка вышел бы хороший артист цирка. Высокий гонорар ему обеспечен. — Не подозревал Рули, что его слова окажутся пророческими.

Елена Дмитриевна не слушала, что говорили мужчины. Она с любопытством смотрела на труп Булата. На ее щеках выступил яркий румянец.

— Кажется, большевики не поняли значения первого выстрела, — сказал вскоре Рули. — Надо их поторопить. Мне надоело ждать. Стайн, не пора ли дать сигнал?

Сэм взял со стола пистолет и, открыв форточку, трижды выстрелил и махнул зеленым платком. Рули заметил:

— Зеленый цвет — цвет долларов. Он приносит успех.

И сразу же из всех домов, где засели колчаковцы и коммерсанты, загремели выстрелы. Под ударами стволов отлетели нашлепки со стены дома Бесекерского. Здесь колчаковцами командовал Перепечко, успевший, как и другие, напиться. Посылая по окнам ревкома пулю за пулей, он кричал:

— Пли! Огонь! Бей! Жги! Спасай Россию! Смерть большевикам!

Он горстями хватал патроны, торопливо набивал магазин и моментально их расстреливал. Кулик бил неторопливо и, как ему казалось, попадал. Бесекерский стрелял тоже неторопливо, но без остановки. Его склеротическое лицо стало таким же сосредоточенным, каким оно бывало, когда он переставлял флажки на своей карте.

…Члены ревкома видели, что Мандриков колеблется между какими-то двумя решениями. Наконец он сказал:

— Мы, по существу, в безвыходном положении.

И, как бы подтверждая его слова, прогремел залп, посыпались осколки стекла. Пули, зло посвистывая, впивались в стены. Коротко вскрикнув, комиссар радиостанции прислонился к стене. Из его рта хлынула кровь, и, прежде чем Фесенко подбежал к нему, Титов опустился на пол мертвым.