Алексей Мусатов - В колхозной деревне

— Не все же разносили эти слухи, — подал голос Андрей Долгоаршинных.

— И верили им не все! — прогудел бас кузнеца Егора.

— Глафира наболтала.

— Я? Не ты ль бегала по деревне, языком трепала! — вскинулась Глафира.

— Тихо! — привычно, как на собрании, сказал Чупров, и кругом стихло. Знаю — не все. Знаю — верят в меня ещё в этом колхозе. Потому и пришёл к вам. Но есть и такие, кто вставляет мне палки в колёса. Это не Глафира, нет! Глафира — тёмный элемент.

— Ой, да наговоры на меня, Маркелыч! Истинно говорю — всё наговоры.

— Помолчи. Мне обидно слушать упрёки от таких людей, как Алексей Быков. Я его на высоту поднял, и вот вместо благодарности… Не вижу его здесь, а жаль, поговорить бы при народе начистоту!

— Ишь, как до дела, так и не пришёл!

— Да некогда ему. На электростанции ремонт делает!

— Сбегать за ним! Коль люди попросят — время найдёт!

Несколько парней выскочили на улицу. Глафира тоже, накинув на голову полушалок, нырнула в дверь, но не за Алексеем — надо сообщить всем: «Идите в правление! Быкова Алексея обсуждать будут! Сам Иван Маркелович пришёл».

И, пока бегали за Алексеем, народ плотно набился в контору.

Алексей пришёл запыхавшийся, в расстёгнутом полушубке. Ему уступили дорогу.

— В чём дело? — спросил он, удивлённо глядя на Чупрова и уже смутно чувствуя, что над его головой нависло что-то недоброе.

— Спроси людей, — движением подбородка указал Чупров на тесно сбившихся колхозников.

— Пусть покается перед Иваном Маркеловичем!

— Проси прощения!

— Что такое? — оглядывался Алексей. — В чём дело, товарищи?

— Председатель из-за тебя заболел!

— Иван-то Маркелович нам дороже тебя!

— Сплетням способствуешь!

— Председателя грязнишь!

Алексей, побледнев, молчал.

— Ишь, глаза-то бегают!

— Совесть заела!

Иван Кустов, напуганный случившимся, кричал, надрываясь:

— Тихо! Нельзя же так! Пусть Алексей извинится перед Иваном Маркеловичем. Ей-богу, ничего страшного нет, а раскричались!

— Правда! Пусть извинится! — Повинись, Алексей!

Чупров, видя бледное и решительное лицо Алексея, понял, что тот не извинится, что пахнет скандалом, что слух об этом дойдёт до райкома.

— А ну, тихо! — Он повернулся к Алексею. — Не надо твоих извинений. Я не оскорблённая барышня, чтобы пардоны выслушивать. Одно пойми — хочу добра колхозу, и не становись поперёк, не учи меня жить. Молод!

Алексей молчал.

— Вот и всё, — произнёс Чупров. — Расходитесь!

На другой день Рая узнала всё, что произошло. Все обвиняли Алексея, его ругали, сочувствовали председателю. Рая поняла: все отвернулись от Алексея, он остался один.

Едва стемнело, Рая пошла к электростанции.

Алексей выскочил к ней без шапки, в накинутом на плечи полушубке.

— Ты, Рая? Пришла! Спасибо. Думал, и ты сердита.

— Сердита я, Алёшка, сердита! Ведь предупреждала же, ведь говорила! Не послушал, вот и случилось.

— Да…

Он стоял перед ней, наклонив голову со спутанными волосами, поглядывая испуганно из-под бровей.

— Иди шапку надень. Простудишься.

— Подмял меня твой отец, Рая, — вздохнул Алексей. — В землю втоптал. Я ж за него боялся, предупредить хотел, добра ему желал. Не понял, не захотел понять! А за ним все уж следом. Никто не понял. Ты б слышала, как кричали, словно враг я им.

Голос Алексея сорвался. Он помолчал.

— А ведь коммунисты среди них были: Иван Кустов, Евсеев. Какой же я секретарь партийный? Разве посмели бы так орать на Бессонова? Выходит, пустое я место. Страшно, Рая… От меня сейчас все шарахаются. Пусть виноват, ошибся, не надо бы при Глафире лишнего болтать. Обсудили бы на собрании, освободили бы, дали бы выговор — пусть! Всё легче! А он перед народом унизил! А сталкивать меня с секретарей твой отец не хочет, невыгодно ему. Райком ведь заинтересуется…

— Так ты сам в райком иди!

— Эх! Думал об этом! Ну, пойду, так ведь сейчас против меня весь колхоз. Пришлёт райком человека, тот встанет на мою сторону, меня здесь ещё больше возненавидят: «Ага, мол, жаловаться полез!» Ничего я этим не добьюсь, глаза им не раскрою. Опять для них Иван Маркелович свят и чист, а я жалобщик, клеветник. Да, и в райкоме-то Ивану Маркеловичу больше поверят. Он старый председатель, а я — молодо-зелено.

— Так что же делать?

— Не знаю.

Чупров сидел дома. Раскрасневшийся, потный, он допивал пятый стакан чаю.

— Садись, — добродушно сказал он, когда Рая вошла в избу. — Мать, медку нам подкинь. Ещё стаканчик выпью.