Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Надежда в ответ на его слова улыбалась, хотя, признаться, ей было не до того — но не часто, не часто, к счастью, с ней случалось подобное.

Утром в райкоме проводилась оперативка, и Каширин зашел туда. Сомов увидел его, оживился.

— Во, на ловца и зверь бежит. Ты мне нужен.

— Подождать?

— Если не трудно и не очень занят.

Каширин подождал.

Освободившись, Сомов зазвал его в свой кабинет.

— Ну как настроение, ничего?

Каширин неопределенно пожал плечами. Сказать правду, он даже не знал, что ответить на этот вопрос.

В отличие от него Сомов, похоже, чувствовал себя бодрее, это было заметно по нему, и точно бравировал тем. А может, Каширину просто казалось — он на все сейчас смотрит как бы через увеличительное стекло. Скорее всего, так оно и было.

Каширин ожидал, что дальше скажет Сомов. Тему разговора он уже предугадывал — ну, конечно, о злополучной анонимке пойдет речь, о чем же еще. И предчувствие его оправдалось.

— Вот что, Афанасий Львович, — заговорил наконец Сомов, — значит, Зуйков в твоем деле, кажется, разобрался. Анонимка не подтвердилась, таково общее заключение. Я думаю, и на бюро выносить этот вопрос незачем.

Каширин недоуменно посмотрел на Сомова:

— А что, планировали выносить на бюро райкома?

Тот отмахнулся:

— Успокойся, успокойся. — И добавил: — Я же сказал, общее мнение: анонимка не подтвердилась, что тебе еще надо?

Каширин опять неопределенно пожал плечами. Но тут же высказал сомнение:

— Да, но у нее имеются какие-то бумаги, она опровергнет, коль так.

— Ты о ком? — не понял сразу того Сомов.

— О старухе.

— А-а, вон что. Зуйков бумаги проверял, они ни о чем не говорят — пустое что-то.

— Это правда? — Каширин оживился.

— Так мне доложил Зуйков.

— Слава богу!

— И я говорю: миновало! — Сомов удовлетворенно улыбнулся. Вот теперь он, кажется, походил на прежнего Сомова — уверенного, спокойного.

— И надо же было бабке придумать такое, — облегченно вздыхая, заметил Каширин.

— Ее понять можно: ей дом нужен. Вот и решила она любым путем своего добиться. Причем желание благородное: о внучке печется, не желает ее без крыши оставить. — Сомов вдруг поднял голову: — Слушай, Афанасий Львович, а может, мы подсобим ей в этом деле, а, как ты на это посмотришь?

— Старухе новый дом? А деньги откуда брать?

— Нет, я о ремонте. Подремонтировать бы хатенку — и все.

Каширин усмехнулся:

— Ее на мякине не проведешь, она речь о новом ведет.

— О новом, о новом… Я тоже бы хотел новый, да кишка тонка. На новый деньги подавай, а где их брать? Во! — Сомов помолчал. — Зуйков мне сказал: ты у нее вроде был. Так?

— Да, — кивнул Каширин.

— Не интересовался, случаем: кто-нибудь у нее не погиб на войне, ну, муж или сыновья, не было этого?

— Не спрашивал, не до того как-то было.

— Понимаю, понимаю. Но это, кстати, зацепка, — подчеркнул Сомов, — если у старухи погибшие есть — можно помочь, и никакого нарушения. У нас что главное — оправдать затраты. Одним словом, бумага нужна, чтоб после по судам не затаскали, верно?

— У нас, по-моему, сейчас на все нужны бумаги: и на то, как живешь, с кем, что ешь, ну и на прочее.

Сомов не отреагировал.

— Афанасий Львович, все же разберись со старухой до конца, — продолжил он чуть погодя, — хорошо? Таки это дело райисполкома, я так понимаю.

— Что верно то верно, — Каширин выдержал паузу, — однако, как мне после той анонимки — грязное ведь, согласитесь, Олег Сидорович.

— Тьфу ты! — Сомов развел руками: — А ты не сам исполняй, Афанасий Львович, ты своему заместителю поручи, сообразил?

— Сообразил.

— Вот и чудненько. Поручи заместителю, — повторил еще раз Сомов, — пускай тот ковыряется. А ты лишь проконтролируй.

Признаться, Каширину не понравилось слово «ковыряется», вообще в лексиконе Сомова оно не встречалось, но он сдержал себя, не стал этого подчеркивать — нечего ему сейчас злить первого, тот и так как порох. Каширин согласился, но сказал, что прежде он все же узнает, какие у них в райисполкоме возможности и смогут ли они отремонтировать старухе дом. Каширин, конечно, понимает, какова ситуация, но на нарушения какие-либо он все-таки не пойдет, даже ради себя, ради своего спасения.

На этом у них разговор с Сомовым закончился.

Целый день потом Каширин чувствовал себя легко — действительно, миновало. Груз снят с души — и слава бегу!

Вечером о разговоре с первым Каширин поведал жене.

— Ну вот, — тут как тут заметила Надежда, — и я тебе о том говорила. А ты паниковал. Э-эх!