Василий Золотов - Меж крутых бережков

Парни что-то спрашивают у Наташи, и она, улыбаясь, отвечает им. Они хохочут. А девушки стоят поодаль в углу, шепчутся:

— Ишь дура, и прическу из города привезла, не стыдно по селу ходить — настоящий конский хвост! Набаловала Матрена на свою шею.

В клуб ввалился Лешка Седов, глянул по сторонам — дружков не видно. В углу около сцены, сбившись в кружок, сидели и стояли девчата, о чем-то оживленно разговаривая. Он подошел к ним и, недолго раздумывая, сел к одной на колени. Та встала, смерила Лешку недобрым взглядом и, брезгливо отряхнув платье, отошла в сторону. Лешка не успел толком проморгаться, как угол, где были девчата, опустел. Лишь Аленка, увлеченная кроссвордом, уткнувшись в журнал, осталась на том же месте. Лешка придвинулся к ней и, будто шутя, протянул руку к ее груди. Та вспыхнула и, презрительно оттолкнув его, сказала:

— Чего волю даешь рукам? Отстань!

— Ну-ну, студентка! — Лешка хотел уколоть Аленку напоминанием о ее неудачном поступлении в Архивный институт. Неторопливо, с чувством собственного достоинства, развалился он в самодельном клубном кресле, тупо уставясь на Аленку. Нагловатое лицо его выражало скуку и презрение ко всему окружающему. Вдруг выражение это неожиданно сменилось чем-то похожим на живой человеческий интерес — Лешка увидел глаза Аленки, полные невыразимой печали.

— Ты чего это?

Аленка молча отвернулась и тут же, встав, пошла танцевать с Катей. Лешка нахмурился, шумно вздохнул. Громыхнуть, что ли, да так, чтоб все посыпалось! Зря, кажись, не напился. Настроения что-то нет. Теперь бы пропустить по маленькой, сразу бы все заиграло.

Лешка встал и, засунув руки в карманы, вихлястой походкой направился к Наташе, окруженной ребятами.

— Пройдемся? — сказал он, беря Наташу под руку.

— С кем это, с тобой, что ли? Иди проспись, — небрежно бросила Наташа, освобождаясь от Лешкиной руки.

— Пойдем! — зло проговорил он. — Не то хуже будет!..

— Еще посмотрим кому! — ответила Наташа и, выходя на середину зала, озорно крикнула баянисту: — А ну, давай барыню!

Лешка стоял как оплеванный. Уши предательски зарделись. Такого с ним еще никогда не бывало. Хотел прорваться в круг и пляской доказать Наташе, что и он не последнего десятка парень, да раздумал.

— Нынче тут непогода, — засопел он и вышел на клубное крыльцо. Вечер манил в луга, к реке. Косолапо переступив порожек, Лешка побрел по знакомой тропке на Оку, в заросли верб, откуда только что вернулись Наташа с Аленкой. Знать, уж так заведено: по каким-то неписаным законам человек идет к реке топить горе, гасить обиду, отводить от сердца злодейку-тоску.

Долго вглядывался Лешка в мигающие огни бакенов, потом, присев на обмытый корень прибрежного осокоря, задумался. Стоят себе бакены, светят, и людям, которые в ненастную ночь ведут по Оке баржи и пароходы, от их света становится теплей и веселей. Вон за поворотом скрылась баржа, матросы поют песню. Кто знает, может, Наташа полчаса назад, стоя здесь на берегу, подзадорила их на эту песню. «А я чего тут торчу?» И Лешке вдруг представилось: где-то на одной из дальних пристаней этих самых ребят ждут и не дождутся любы-девчата, стоят в обнимку на берегу и тоже поют… Грустно стало Лешке, вспомнил клуб, Наташу с Аленкой, их подруг. «Почему они сторонятся меня, обходят как чумного? — И тут же мелькнула догадка: — Наверно, за пьяного приняли… А ведь я всего лишь на-всего пошутил. У меня нынче ни синь пороха в глазу… Глупые. Значит, каждый день так на меня и смотрят, как на пропойцу. А мне невдомек. Зальешь гляделки и ни дьявола не приметишь, кто как смотрит на тебя».

Лешка сплюнул. «Вот и разберись — на работе все в один голос: «Леша, Леша», а как придешь вечером в клуб — отворачиваются. Да если по-честному говорить, в делах я заткну любого за пояс. Ты попробуй подойди, потягайся, а потом говори».

В самом деле, найдется ли в Микулине тракторист лучше Лешки? Нет! А водитель автомашины? Тоже нет. Перебери по пальцам всех микулинских молодцов — есть ли руки живей и искусней Лешкиных? Вот они, эти руки. Лешка с гордостью поглядел на них. Есть ли у кого такие? И река в ответ плеснулась у его ног, согласно, дружески поддакнула: нет таких рук! И сердце Лешкино отозвалось радостным ответным стуком. Что верно, то верно — нет у микулинских ребят таких рук. «А ты загордился, хамишь, целоваться лезешь с бутылкой. Дурень ты, дурень!»

Пока Лешка размышлял так, вечер в клубе шел своим чередом. В который раз уже выходила на круг Наташа. За барыней спела «Страдание». По залу идет говорок: «Ну и разошлась!»