Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Хотите вы или нет, а придется зайти к нам, Умид-ака! Мама поручила мне опекать вас, и я не смею ее ослушаться. Прошу, — и она указала на растворенную калитку.

Умид, держа в руках потертый чемодан, ступил во двор.

Сунбулхон-ая суетилась и просила всех, не задерживаясь, проходить прямо в гостиную и усаживаться за стол. Отец семейства попросил разрешения отлучиться всего на десять минут, чтобы принять душ и переодеться.

— С дороги не мешало бы и вам умыться, — сказала Умиду Жанна.

Она проводила его в маленькую комнатку, расположенную рядом с кухней. Принесла медный таз и теплой воды в большом кувшине с длинным носиком.

— Умывайтесь, — сказала она. — Сейчас принесу папину электробритву. — Отвернув воротник его рубашки, она заметила: — И ворот у вас не первой свежести…

Через несколько минут Жанна принесла бритву, аккуратно сложенную белоснежную нейлоновую рубашку и галстук с маленьким рубиновым камешком посредине узелка.

— Вот, пожалуйста, — сказала она.

— Ну что вы!..

— Без никаких. Снимайте свою грязную рубашку! Что вы так смотрите на меня? Вы же не девушка, чтоб стесняться! Видите, и майка тоже как у грузчика. Снимайте и майку.

Умид покраснел, но молча повиновался. Снял и рубашку, и майку, вымылся до пояса. Жанна набросила на его плечи махровое полотенце. При этом она на мгновенье приникла лицом к его груди. Руки Умида машинально обхватили девушку. Но она ловко выскользнула из его объятий, погрозила пальчиком, лукаво улыбаясь:

— Вы опасный человек, Умид-ака! Я начинаю вас опасаться. Вы смотрите у меня!..

Жанна направилась к двери. С порога обернулась:

— Вам пять минут. Приходите в гостиную. Я буду там.

Гости, уже пропустив по рюмочке, шумно переговаривались, позвякивали ножи, вилки. Умид остановился в дверях, высматривая себе место. Жанна сделала рукой призывный жест.

Сунбулхон-ая, заметив это, слегка покраснела, покачала головой и сказала, обращаясь к родственникам:

— Да уж ладно, пусть молодежь посидит рядышком.

Снова рюмочки наполнили коньяком. Гости стали тянуться к профессору. Над столом рассыпался переливчатый звон хрусталя. Выпили в честь домуллы, вернувшегося с совещания, имевшего историческое значение.

Жанна и Умид незаметно чокнулись еще раз и выпили, глядя в глаза друг другу.

В пятницу, возвращаясь из института, Хафиза попросила Раано минуточку со подождать и, заскочив в телефонную будку, набрала нужный номер. Затаив дыхание, подождала несколько секунд, показавшихся ей вечностью. Наконец ответил знакомый голос, близкий, родной. От волнения Хафиза не могла сразу и слова выговорить.

— Алё, вас слушают… Алё!.. — сыпалось из трубки.

— Здравствуйте, Умид-ака… Это я. С приездом…

— Здравствуй. Спасибо, что не забыла. Как поживаешь? Учеба как?

— Вы отсутствовали так долго… — Хафиза собиралась сказать: «…и уехали, не предупредив меня», но запнулась и не договорила.

— После совещания мы ездили в колхозы… Кстати, я познакомился с твоим отцом. И даже побывал у вас дома. Подробности расскажу при встрече.

— А когда?.. — вырвалось у Хафизы.

— Когда у тебя будет желание меня увидеть, — сказал Умид, смеясь.

— Сейчас. Прямо сейчас!

— Ладно. Если тебе угодно…

— Вы не шутите, Умид-ака?

— Какие могут быть шутки! Где ты находишься? Я сейчас примчусь!

— Где вам удобно, там и буду вас ожидать.

— Нет, Хафизахон, я уже привык поступать как тебе удобнее. Говори, где встретимся?

— Умид-ака, вы опять такой же, как прежде! Я так рада!

— О чем ты говоришь? Почему я должен быть другим?

— Вы были какой-то не такой. Впрочем, мне, наверно, показалось.

— Хафизахон!..

— Не называйте меня Хафизахон. У вас это звучит как-то официально. Зовите меня просто Хафиза, ладно?

Умид засмеялся:

— Договорились.

— Умид-ака, приезжайте к центральному телеграфу. Если вы сейчас выйдете, мы придем к нему одновременно.

— Минут через сорок буду там.

Умид выдвинул из стола ящик и одним взмахом смел в него карандаши, резинку, шариковую ручку, линейку и стопку бумаг. На ходу надевая пальто, выбежал на улицу.

Дул сырой пронизывающий ветер. На автобусной остановке стояли, поеживаясь от холода, несколько человек. По всему видать, ожидают уже давно. Чтобы не продрогнуть, Умид стал расхаживать взад-вперед. То и дело поглядывал на ручные часы и на расписание, прикрепленное к высокой металлической стойке. Вдруг ему показалось, что эта стойка изгибается, горбатится, превращаясь постепенно в огромный вопросительный знак — выше его ростом. «Ты, парень, опять спешишь к Хафизе? — размышлял он. — А с каким лицом ты подойдешь к ней? Может, начнешь врать, вывертываться, притворяться?.. Когда несколько минут назад ты разговаривал с ней по телефону, уже старался скрыть свою растерянность, раздвоенность. Твое положение не лучше, чем у того осла, который, оказавшись меж двумя стогами сена, не знал, что делать, — да так и околел с голоду. Старался только что придать голосу живость, будто ничего вовсе и не произошло, — боялся, что Хафиза почувствует неладное и обо всем догадается… Но сможешь ли ты сейчас лицемерить, лгать, глядя ей в лицо? Обманывать человека, которому еще ни разу не говорил неправды и который наивно полагает, что ты совсем не можешь себе этого позволить… Может, вернуться? Хафиза подождет несколько минут, а потом позвонит по телефону. Можно будет сослаться на неожиданную срочную работу… И опять врать, черт побери! Неужели нельзя без этого обойтись?»