Насирдин Байтемиров - Сито жизни

Первый раз в жизни одолевали Калыйпу такие мысли. Она почувствовала, подумала, что, сама того не замечая, часто приносила в дом ссору, приносила плохое близким. Эта мысль привела ее в отчаяние, она готова была сейчас каждого из домашних молить о прощении. Она чувствовала, что вся вина на ней, что все совершила она сама, что она виновница распада семьи.

Прежде Калыйпа не сделала бы этого, а сейчас она перешла речушку, пошла вверх по склону к своему старику. Громко звала его, желая, чтобы скорее подал голос, откликнулся. Субанчи обрадовался, что она пришла его искать, однако решил ее попугать и продолжал молча лежать в траве. Только когда старуха начала всхлипывать, испугавшись, что и старик пропал, он как будто проснулся, приподнялся — оказывается, лежал совсем близко. Наверно, никогда в жизни старик не казался Калыйпе таким хорошим, таким близким, необходимым человеком. Она подошла к нему, села рядом. В эту минуту чувствовала себя виноватой во всем, ей казалось, что она прогнала своего старика из дома, потеряла то, что собирали и складывали по крохам всю жизнь, все предала огню.

— Обиделся, что ли, бедный мой старик? Не понимаешь шутки? Хоть я и ругаюсь, а на самом деле в душе жалею тебя. Не обижайся на меня, не равняйся со мной, с глупой женщиной. Если бы тебя не было, я ни одной ночи не могла бы провести в доме, — говоря так, она подвинулась ближе к Субанчи. Ей хотелось сейчас обнять своего мужа. Смотрела — и жалость переполняла ее. Тело, бывшее когда-то упругим и крепким, теперь ослабело, превратилось в жилы, — казалось, если ухватиться посильнее, то переломится с хрустом. И все-таки ее старик виделся Калыйпе красивым. Это худое бессильное тело было для нее защитой, дыханием, поддержкой, давало ей тепло.

Субанчи вначале удивился, думая, что это случилось с его старухой — никогда раньше не смотрела с жалостью, а потом понял: «Человек рано или поздно должен образумиться, — видно, она одумалась наконец. Человека вразумляют трудности. Сегодня на ее голову выпало тяжелое испытание. Бедная моя старушка, была бы всегда такой…» Он видел беспомощность женщины, хотя она всегда командовала, и в свою очередь пожалел ее. Однако решил пока припрятать свою доброту подальше, показать характер.

— Не пойду, не вернусь, живи теперь сама в том доме. Сына прогнала туда, меня сюда. На старости лет жена становится врагом — правильно говорят. Разбрелись все из дома, кто куда, по ложбинам, по лощинам… — говорил Субанчи, и Калыйпа испугалась пуще прежнего. — А все ты, старая, тебе не угодишь ни хорошим, ни плохим. Хоть умрешь, а не уступишь другому. Ночь свидетель, если я говорю неправду, — у меня даже в мыслях не было женить Мамырбая на Маржангуль… И это выдумала ты, все несчастья от твоего упрямства. Ведь он рассудительный парень, понимает, что нельзя лечь на ложе брата. Эх, жена, не знаю, как другие, но я так не поступил бы. Только ради тебя с Мамырбаем держался сурово. Что он подумал, мой сын? Что нас обоих бог наказал, оба вместе разума лишились… Или же заметил, что я в душе на его стороне?.. Неглупая ведь, сама подумай, что бы мы делали, привязав к тридцатилетней женщине еще не окрепшего мальчика… И оказался бы он смолоду задавленным семьей, изломанным, несамостоятельным… Чем хуже других наш сын? Почему не может жениться на девушке, которую сам изберет? Пройдет десять лет — Мамырбай станет цветущим джигитом, Маржангуль же постареет. Сейчас ладно, она способна привлечь его остатками молодости, а потом чем же она его станет привлекать? Кому это нужно, чтобы он ходил за ней точно за матерью? Ты говоришь — ее скот, ее деньги, ее имущество… Но ведь Мамырбай если и женится, то на женщине, а не на деньгах ее, не на имуществе. Не хотел говорить тебе, да вынудила старуха: хоть ты и считаешь себя щедрой, на самом деле ты хуже того прежнего Карымбая. Человек, подобный тебе, в конце концов лишится всего!.. — Субанчи поднялся, отряхнулся и пошел прочь. — Как мне теперь перешагнуть порог этого дома? Возьми все! Будь хозяйкой скоту, имуществу… наслаждайся. Чтоб мне пропасть! Когда-то я был молодцом, который не сдавался в нищете… теперь же, при хорошей жизни, я не мог сделаться уважаемым человеком, хозяином в собственном доме! — Старик уходил все дальше. Он теперь знал, что, как бы он ни сделал, что бы ни сказал, старуха во всем будет с ним согласна, не посмеет перечить. Но надо было как следует проучить ее, чтобы запомнила, чтобы напугалась, чтобы знала свое место. Калыйпа со слезами умоляла его остаться, но он, хмурясь, отказывался. Объявил, что лучше пойдет нищенствовать.