Сергей Каширин: Полет на заре

Так вот оно какое — одно из самых маленьких северных морей! Еще несколько дней назад, еще вчера, еще сегодня, пролетая над ним, летчик не думал о нем, не хотел удостоить его даже взглядом, и теперь оно жестоко отомстит ему. И никто не узнает, как волны расправились с ним. О, это коварное море знает много тайн. Но молчит. Молчит о всех тех, кого удалось похоронить в своей ненасытной пучине. А они, может быть, были более дерзкими и смелыми…

Человек понял, что ни его криков, ни его выстрелов никто не услышал, да и не мог услышать, если даже гул мотора ему не почудился. Сквозь грозный рев двигателя в кабину самолета не пробьются звуки пушечной пальбы, а тут — пистолет, хлопушка. К тому же никто над ним и не пролетал. Единственно реальными были волны, которые то и дело налетали со всех сторон, слепили глаза солеными брызгами.

Нервы сдали. Риск оказался куда большим, чем Куницын предполагал вначале. Его не нашли. Возможно, и не искали, решив, что произошла катастрофа и он погиб вместе с рухнувшим в море истребителем.

Он тотчас прогнал эту мысль, однако спокойнее не стало. Все равно его теперь не заметят: впереди ночь. Семнадцать часов северной ночи.

А что же все-таки с лодкой? Почему все больше и больше морщинят борта? Дрожащими руками Куницын лихорадочно ощупывал прорезиненную ткань, приникал к ней ухом. Ему показалось, что он слышит шипение стравливаемого воздуха.

Надеяться теперь было не на что. Одиноким, усталым человеком снова овладело отчаяние и безразличие. Словно безучастный зритель, он отрешенно и равнодушно ожидал собственной гибели…

— Самолет, самолет… Очень хитрый самолет…

— Тише, Сережа, Юрика разбудишь!

На какое-то время в комнате наступает тишина. Складывая кубики, Сережа на минуту умолкает, но вскоре забывает о предупреждении мамы и снова начинает повторять понравившиеся слова:

— Самолет, самолет… Очень хитрый самолет…

Дом, выстроенный из кубиков, с грохотом рушится. Не беда. Можно построить новый, еще лучше. Папа всегда так говорит. «Если домик упал, не плачь, Сережа. Ты мужчина. А мужчине плакать стыдно. А дом можно построить новый, еще лучший».

Сережа сопит носом и терпеливо возводит новое сооружение. Дом. Большой. Многоэтажный и широкий. Как тот, что виден в окошко слева. Он один такой огромный, а все остальные маленькие. Сережа делает похожий, кладет один ряд кубиков, другой…

«Тр-рах!..»

Дом был уже почти готов, но почему-то опять развалился.

— Сережа!

Странная эта мама. Самолеты целый день гремят и рычат так страшно, что в окнах стекла дребезжат, но Юрик спит. А если кубики упали…

— Сереженька, займись чем-нибудь другим. На тебе бумагу и карандаш. Рисуй самолеты.

Это можно. Рисовать самолеты его тоже папа научил. Только у папы самолеты получаются красивые. Как настоящие. А у него никак не получаются, и ему становится скучно.

— Самолет…

— Сережа, а почему самолет хитрый? — тихо, с улыбкой спрашивает мама.

— Еще какой хитрый! — важно отвечает Сережа и переходит на таинственный полушепот: — Самолет во-он какой большой-пребольшой! — Он разводит руки, показывая. — А полетел — и уже маленький. Хитрый самолет. Пусть думают, что он маленькая птичка.

Мама задумчиво улыбается. Сереже нравится, если она улыбается. Тогда она добрая-предобрая. Тогда ей все можно рассказать. И он рассказывает, торопясь и заглатывая слова.

— Самолет хитрый-прехитрый. Там, высоко-высоко, аж в небе в самом, могут быть эти… Ну, знаешь, как их? Во… Вот такие. Страшные. Тоже самолеты, но не наши. А наш — хитрый. Он из облака раз и — стой!..

Об этом Сереже тоже папа говорил. Мама тогда сердилась.

— Перестань, — махала она рукой. — Что ты ребенка перед сном пугаешь?

А теперь сама слушает. Ей тоже интересно. А тогда она, наверно, притворялась, что неинтересно. И еще она все с Юриком да с Юриком. А папа умеет сразу и с Юриком и с Сережей играть. Возьмет их обоих на руки и давай ходить по комнате. Потом ка-ак закружит. Сразу так хорошо станет и немножко страшно. Совсем немножко.

— Ж-ж-ж! — гудит папа, и Сережа догадывается: это он их на самолете катает.

— Ваня! — сердито окликает, вбегая, мама. — У детей головы заболят.

— Пускай привыкают, — нараспев отвечает папа и весело смеется: — Летчиками будут.

Как будто что-то понимая, Юрик радостно смеется, пытается тоже жужжать губами и пускает пузыри. Глядя на него, улыбаются все — и папа, и мама, и он, Сережа. Эх, жалко, что сейчас папы нет дома. Он бы сразу придумал, чем еще заняться…