Владимир Кораблинов - Дом веселого чародея

Так, в слезах, и встретила милого друга.

А он пришел, сияющий, раскрасневшийся от мороза: принялся взволнованно рассказывать, как все было: факелы, дерзкие речи, тысячи простых людей… извозчик, застрявший в толпе… конные полицейские. И как вдруг его узнали – «Браво, Дуров! Дай им, чертям!» Это его особенно радовало.

– Ты понимаешь, Еленочка? Понимаешь? Народ!

– Подите вы со своим народ! – раздраженно крикнула Бель Элен. – Мне надоели эти ваша детски глюпость! Сидеть в такая дыра… Я есть еще молодой… юнге! Я есть артистка! Я хотель ауфтретен… выступайт! А не сидеть в этот вонючий Воронеж!

– Не трещи, – холодно сказал Дуров. – А то у меня рука легкая… ты знаешь.

Она вспомнила Мадрид. И еще… Кременчуг, кажется? И еще где-то…

Рука у милого друга действительно была легка.

Анатошка бегал по скрипучей лестнице и орал самозабвенно:

– Царя по шее! Царя по шее!

Господин Клементьев взял его за ухо и повел к отцу, приговаривая: «А вот будешь знать, как папаша посечет…» Но Анатошка, изловчась, поддал головой в вислое брюхо господина Клементьева и, по своему обыкновению, провалился сквозь землю.

Тогда малютка Клементьев сказал большому:

– А ведь ты, кукареку, похоже, в охранке служишь.

– Это как понимать? – нахмурился господин Клементьев.

– А так и понимай, июда, что Кривошеина-то не иначе как ты продал.

Крохотный, до полного аршина не доставал, но смелости был такой, что хоть бы и великану впору.

Господин Клементьев даже заикал от удивления. Речь шла о типографии, за которую в свое время сосед загудел в тюрьму. Темные слухи ходили, что дельце это не кто иной, а именно господин Клементьев состряпал.

Задрав бороду, он оттолкнул малютку и важно, величественно проследовал в кабинет.

– Анатолий Леонидыч, – сказал с тревогой в голосе, – хочу вас, сударь, поставить в известность.

Дуров что-то писал, письменный стол был завален газетами и бумагами.

– Да? – спросил рассеянно, продолжая писать.

– Ваш сынок «царю по шее» кричит. Кто научил – вот интересный вопрос.

– Вон что! – рассмеялся Дуров. – Сейчас все так кричат.

– Позвольте ж, однако… – начал было господин Клементьев, но тут появился карлик.

– Что ж это, батюшка Анатолий Леонидыч, – кукарекнул сердито, – пущай хоть он и управитель, а Толюшку за ухи драть – руки коротки. Этак ежели кажный начнет…

– Идите, идите, – с досадой отмахнулся Дуров. – Я сам разберусь…

Они ушли, огорченные. Малютка – тем, что Анатолий Леонидович не приструнил господина Клементьева, не дал ему понять, что он хоть и заметная фигура, а тоже за все просто может вылететь с тепленького местечка. Господину же Клементьеву было обидно, что не высказал свои опасения по поводу повара Слащова, коего подозревал в приверженности к социалистическим идеям. И что «летучки» бумажные э р – э с – д е – э р – п е не он ли, Слащов, на заборе лепил, это еще разобраться надо…

На лестнице опять вертелся Анатошка. Показав господину Клементьеву язык, исчез, провалился, после чего откуда-то, из неизвестного места —

– Что, взял, пузо с бородой! – обидно прокричал и оскорбительно залаял по-собачьи.

– Ох-хо-хо, – горестно пробормотал господин Клементьев. – Достойный растет продолжатель папашиной специальности…

Благоразумный Чериковер да и легкомысленный Кедров предостерегали Дурова от этой поездки.

– Помилуй! – приятным, но несколько тревожным голосом говорил в телефон Семен Михайлович. – Какие, моншер, гастроли, когда вся Россия бурлит!

После того вечера на Старом Беге он представлял себе революцию в виде огромного сборища плохо одетых людей и обязательно зимней ночью: факелы в черноте, снег, мороз, лошадиные морды опушены инеем.

– Вот и чудесно! – отвечал Анатолий Леонидович в черный рожок телефонного ящика. – Этим-то именно и привлекает меня поездка…

Чериковер ахал:

– Я отказываюсь понимать! – и, захватив по дороге Кедрова, приезжал на Мало-Садовую отговаривать друга от безумного предприятия.

Вдвоем принимались рассказывать всякие ужасы, надеясь поколебать решение Дурова, напугать его.

Весело блестя глазами, Анатолий Леонидович слушал их не без удовольствия, поддразнивал, похохатывал.

– В Бобровском уезде помещиков жгут, – оглядываясь на дверь, жутким шепотом сообщал милейший Семен Михайлович. – В Воронеже все гостиницы забиты… Бегут! Вчера вот только Звягинцевы приехали, что рассказывают – кошмар!