Николай Москвин - Конец старой школы

…махнул рукой и пошел из зала. Не успел Семьянин дойти до двери, как раздались выстрелы, где-то далеко в городе. Мы стояли оторопелые. Плохо или хорошо? Кто в кого стреляет? Стреляли еще вчера, но почему сегодня, если власть захвачена?.. А может быть, нет? Значит, тогда Семьянин зря слезу проронил! И вдруг стало жалко, если власть еще не захватили. Интересно, какая будет анархия, о которой говорил Семьянин? Значит, тогда не будет ни старших, ни младших, ни начальников, ни подчиненных. Вот бы посмотреть!..

Семьянин ушел из зала. Мы стоим и не знаем, что делать: в классы, домой — куда? Учкомовцы наши не лучше нас; глазами хлопают, не знают, что делать. Вдруг входит Оскар Оскарович и говорит:

— Прошу я вас в класс занимайся! Занятий будьет в нормальный порядок.

Тут, словно над ухом, грохнула музыка за окнами на улице. Вдруг ко мне подлетает Телегин, бледный весь, и орет, точно я глухой:

— На улицу, Мишка! На улицу!

Потом кто-то кричит Антошке:

— Телегин, тебя зовут!

Антон бежит к двери. А там какие-то трое: двое в пальто, а третий в куртке. У каждого на плече винтовка. В чем дело? Может быть, кого арестовывать пришли? Вспоминается Семьянин: «насильники».

Телегин их, видимо, знает, и они его. Один, в пальто с разорванным карманом, сует Антону кусок газеты. Телегин, вижу, отказывается, тянет за собой этого, с карманом.

Идут вдвоем в зал. Остальные двое у дверей — стоят и смеются. (Потом узнал: над Антошкой смеялись, что он не решился, сконфузился выступить сам.) Как засмеялись, я почему-то подумал, что Семьянин чего-то не понял или не то нам говорил: он плакал, а эти смеются!..

Ребята не расходятся, ждут, что будет. Тот, который в пальто с разорванным карманом (узнал потом от Телегина, что это Афонин с патронного завода), снял винтовку и передал ее Антону. Сам вспрыгнул на подоконник. Тут выскочил откуда-то Лоскутин.

— Гражданин, гражданин! Нельзя на подоконник. Это мрамор — треснет!.. Я вас прошу!

Афонин повернулся к нему лицом и говорит:

— Да уж как-нибудь… Я осторожно…

Сзади засмеялись. Афонин повернулся, зацепил полой пальто горшок с фикусом на окне. Горшок повалился набок. Афонин спрыгнул, поднял горшок, отодвинул его в сторону. Опять вспрыгнул. Обвел глазами весь зал и поднял руку:

— Товарищи-и! Победа! Временное правительство — правительство капиталистов и помещиков — свергнуто! Победа! (Тут он вытащил обрывок газеты.) Вот газета… Петроградский Совет… Товарищ Ленин сказал на Совете (обрывок этот остался потом у Антона, я попросил его на день. Сейчас он передо мной, списываю, что читал Афонин):

— «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась! Какое значение имеет она, эта рабочая и крестьянская революция? Прежде всего значение этого переворота состоит в том, что у нас будет советское правительство — наш собственный орган власти, без какого бы то ни было участия буржуазии… Угнетенные классы сами создают власть. В корне будет разбит старый государственный аппарат и будет создан новый аппарат управления в лице советских организаций…

…Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма. В России мы должны сейчас заняться постройкой пролетарского социалистического государства… Да здравствует всемирная социалистическая революция!»

Афонин спрыгнул с мраморного подоконника и на лету крикнул: «Ура! На улицу!» Мы плохо поняли, но крикнули вслед «ура». Однако жидко. Кто-то свистнул, кто-то прокричал: «Долой! Довольно, слышали!..»

Тут вдруг, смотрю, Антон осмелел, передает Афонину его винтовку, а сам вскакивает на подоконник. Афонин ему улыбается, подбодряет:

— Давай, давай! Давно пора!..

Антошка собезьянничал и, как Афонин, поднял руку:

— Товарищи!..

9 ноября

Сегодня выбрали новый ученический комитет. От нашего шестого опять Кленовский и Лисенко. Кандидатами Гришин и я. (В Классической на учкоме и кандидаты присутствуют, а у нас почему-то нет!) Хотели в учком Телегина выбрать, но он уже четыре дня как уехал с отцом в Москву.

Пятый класс зачем-то выбрал Умялова. Не поймешь его! То голубую ленточку носил за Корнилова, смеялся над учкомовцами, то вдруг его выбирают! Не хотел бы, так небось не выбрали.