Эдуард Русаков: Театральный бинокль.

Мама, ведь я прихожу сюда ради тебя, только ради тебя, нет, не ради жалкой воображаемой «атмосферы» тех лет, не ради слюнявой ностальгии, нет, мама, только ради тебя. Я не в детство впадаю, мама, все эти сентиментальные припадки мне противны... я прихожу к тебе, мама. Тебя нет нигде, нигде, только здесь я тебя вижу, только в этой пустой и чистой комнате, только в н а ш е й комнате, мама. На кладбище я не хожу, ты уж прости, хоть могила твоя, разумеется, в полном порядке. Но ты понимаешь, что я имею в виду: я не хожу туда потому, что там я тебя не вижу, да там тебя просто нет... и не может быть.

Ты — здесь.

Я вовсе не собираюсь перед тобой исповедоваться, мама. И не хочу рассказывать о своей жизни, прожитой без тебя. Ни о чем не жалею, почти ни о чем. Много лет прошло, мама, все утряслось, улеглось, успокоилось, и сейчас ты, конечно же, сможешь мне объяснить свое невероятное требование, свой жестокий и деспотический ультиматум: «Я — или Она».

Зачем же так, мама?!

Разве нельзя было обойтись без мучительных взаимных терзаний, без этой изнурительной вражды? Разве нельзя было примириться — ради меня? Мама, ведь я так просил! Я плакал тогда, мама, я так уговаривал тебя, я разрывался на части, а ты — ты была безжалостна, требуя от меня н е в о з м о ж н о г о... Разве это справедливо, мама?!

Я знаю, ты думаешь, что я виноват в твоей смерти. Но ты не права, не права, не права. Я не оправдываюсь. Никаких оправданий мне и не надо — я просто хочу, чтобы ты, наконец, поняла: нельзя было так безоговорочно настаивать: «Я — или Она!». Нет, мама, нет. И ты, и она, и я, и дети, и мирная жизнь, и счастье, и душевный покой... вот бы как надо... вот бы как было хорошо...

Разве тебе сейчас легче, мама? Ты этого, что ли, хотела добиться? Ты на это рассчитывала? Значит, ты к этому и стремилась: чтоб я не знал никогда покоя и вечно искал у тебя прощения и безуспешно пытался тебя переубедить?.. Мама, так нехорошо. Почему ты так никогда со мной и не помирилась?.. Почему ты смотришь на меня с таким упреком, ну почему ты молчишь? Чего ты хочешь? Чего? Ну, скажи — и я сделаю. Обещаю тебе — я сделаю. Обещаю! Не молчи! Мамочка... ради бога...

Хозяйка суетилась на кухне, когда из комнаты постояльца послышался ж е н с к и й голос. Хозяйка удивилась: ведь она точно знала, что никакой женщины там быть не могло. Она подошла к двери, прислушалась — ни звука. Хозяйка нагнулась, глянула в замочную скважину: в комнате было пусто. Хозяйка почему-то вдруг очень перепугалась, сердце ее затрепетало, дыхание прервалось. Она выпрямилась, отдышалась. Потом с силой толкнула дверь — створки распахнулись. Комната была пуста.

Балконная дверь оказалась открыта. Хозяйка вышла на балкон, облокотилась на перила, склонилась — и долго и безуспешно вглядывалась сквозь мрак, пытаясь увидеть нечто страшное на тускло блестевшем внизу асфальте.