Афанасий Коптелов - Возгорится пламя

— Знаю. Но прибаутки оставьте. Не масленица.

Молча прошли в следующий цех.

Владимир Ильич переглянулся с женой. Надежда поняла его:

«Обидно, что нельзя было поговорить с рабочими. Если бы не этот управляющий с его приторной любезностью…»

Дошли до склада. Конусообразные головки сахара, обернутые синей бумагой, лежали штабелями. До самого потолка.

— Вот видите! — сокрушался Шмелев. — Скоро некуда будет складывать. Оптовых покупателей становится все меньше и меньше. Что нам делать? Где искать выход? Госпожа Гусева просит у казны отвести для увеличения собственных плантаций еще две тысячи десятин.

— Я читал в газетах, — отозвался Владимир Ильич. — Этим она собирается привлечь себе компаньонов?

— Совершенно верно. А я думаю предложить ей свой план. В конторе расскажу.

На обратном пути приостановились на плотине. В щелястых вешняках звонко сочилась вода, и Владимир Ильич кивнул на реку, — эту бы силу да использовать для получения электричества! Вспомнив подсчеты немецких экономистов, сказал, что электрическая энергия дешевле паровой. Не только для завода. От нее и в земледелии ждут технического переворота.

Когда вернулись в контору, управляющий смахнул пыль со стула и поставил его перед «столичным экономистом». Но Владимир Ильич отказался:

— Я постою. Ты согласна, Надя, что нам надо торопиться? Мы и без того отняли законный обеденный час. — И снова к Шмелеву: — Так в чем же состоит ваш план?

— Вот послушайте. Я кратко: завод имеет четыреста десятин плантаций. Я хочу предложить хозяйке сократить собственные посевы наполовину. Если она согласится…

— Ваш план мне понятен, — перебил Владимир Ильич. — Вы хотите, чтобы дополнительные двести десятин для завода посеяли крестьяне окрестных деревень. Весной дадите им задатки. А осенью заплатите за свеклу самую низкую цену. Себестоимость вашего сахара понизится. Бесспорно. Но вы забываете при этом о самом главном — у мужиков будет еще меньше денег, и они совсем перестанут покупать ваш сахар. Повезете дальше? А там скупщики понизят цену на зерно, и бедный мужик тоже останется с грошом в кармане. Ему не до сахара!

Шмелев помотал головой:

— Как бы нам раскусить этот твердый орешек? И в один бы год. Иначе…

Владимир Ильич понял, что управляющий остановился перед страшным словом «банкротство», и, переглянувшись с Курнатовским и Надеждой, сказал:

— Есть над чем поломать голову!.. А совет у меня пока один: не нарушайте закон о рабочем дне.

Простившись с посетителями, управляющий, крайне озадаченный всем услышанным, задержал Курнатовского на минуту:

— Дома еще расспросите. Возможно, скажет что-нибудь полезное.

На берегу Ашпы стоял дом рабочего Ворсина. Курнатовский жил в одной из горниц.

Когда он, вместе с гостями, вошел в прихожую, навстречу выбежала белая с коричневыми пятнами собака, прыгнула на грудь. Он погладил ее струистую шерсть.

— Соскучилась, Дианочка, соскучилась, проказница. — Легонько оттолкнул. — Здоровайся с гостями.

Собака долго обнюхивала Владимира Ильича.

— У нас ведь тоже есть собака, — сказал он и почесал у Дианки за ухом. — Вот мы и знакомы. И, надеюсь, на охоте познакомимся еще ближе.

Сняв шубы, прошли в теплую комнату. Владимир Ильич потер руки.

— А Ошурков — молодчина! Правда, Надюша?

— Мне он напомнил Бабушкина, хотя Иван Васильевич и не сочиняет частушек.

— Кто чем может. Один бьет листовкой, другой — частушкой.

У Виктора Константиновича спросил — давно ли здесь этот рабочий. Оказалось, приехал нынче, после того как в Шошино сгорела мельница Ивана Окулова, где Ошурков был кочегаром.

— А я для него, — сказал Ульянов в ухо Курнатовскому, — привез из Красноярска книжки. Женевские! И знаете от кого? От Окуловой!

— От Глафиры Иванорны?! Ну, как она там?

— Отбывает последние месяцы. Собирается в Киев. Веселая, энергичная.

— Прелестная… — У Курнатовского запылали щеки. — Прелестный товарищ!.. Молодая марксистка. А она не вспоминала… своих родных?

— Ну, как же! Конечно, вспомнила. И вам — поклон! Извините, что не сказал сразу. Говорит, в Шошино мило проводили время, когда приезжали вы, Глеб, Базиль. — Повернулся к жене: — Эта девушка, Надюша, говорит, что каждый месяц среди ссыльных ей давал больше, чем год на высших женских курсах! Целый университет! Запомни, — шепнул, — ее кличка «Зайчик». Она будет очень полезной.

Из внутреннего кармана пиджака достал две брошюры и подал Виктору Константиновичу.