Борис Полевой: Силуэты

— Вы по поводу бомбы?

— Да, я из Гражданской обороны, — ответил я.

— Ну, слава богу. Вы нас научите, что делать.

— А где эта бомба? — спросил я.

— На первой платформе, — ответил начальник вокзала. — Она упала и не взорвалась, я остановил все поезда, а как дальше быть, мы не знаем.

— Что ж, пойду взгляну, — сказал я.

Вышел на перрон и в конце первой платформы действительно увидел большое углубление на месте, где бомба вошла в землю. Но я заметил характерное почернение по краям и несколько осколков и смог незамедлительно установить, что это вовсе не бомба, а зенитный разорвавшийся снаряд; воронка от него была в самом деле схожа по размерам с ямой от бомбы. Понятно, что никакого вреда снаряд причинить уже не мог, и, весело вернувшись к начальнику вокзала, я имел удовольствие сказать ему:

— Можете снова пускать поезда, тревожиться не о чем, это всего-навсего разорвавшийся снаряд.

Третья историйка, пожалуй, тривиальнее всех прочих, но случай тот меня позабавил. Нас особенно интересовали различные новые бомбы и новые взрыватели, и, когда приходила откуда-нибудь весть о необычном немецком гостинце, то я выезжал на место для личного ознакомления, поскольку знал, что информация из вторых рук редко обходится без искажений. И вот пришло сообщение о бомбе странного типа. Она упала в отдаленной части Англии, но у меня была машина, и погожим днем я отправился туда. Однако, не доезжая, уперся в опущенный шлагбаум, охраняемый полицией. Я предъявил пропуск, сказал, что хотел бы взглянуть на бомбу и в ответ услышал:

— О нет, к сожалению, этого нельзя, это воспрещено.

Сюда должно прибыть очень важное должностное лицо для осмотра бомбы, и у меня строжайший приказ не допускать никого к бомбе до его прибытия.

— Хорошо, — сказал я, — а когда лицо прибудет?

— Ожидаем через полчаса, — ответили мне.

— Что ж, — сказал я, — подожду. — И стал ждать. Прождал полчаса — безрезультатно. Еще подождал — опять попусту. «Все это очень мило, — подумал я, — однако я теряю время из-за чепухи».

— Очень жаль, — сказал я, — но дольше ждать не могу, ехать надо.

И, отъехав, я дал небольшой крюк, затем пролез сквозь две-три живых изгороди, как следует осмотрел бомбу, сделал нужные снимки и вернулся к себе в штаб. А там секретарша встречает меня словами:

— Надеюсь, я угодила вам своим распоряжением относительно бомбы?

— Каким распоряжением? — спрашиваю.

— Я велела, чтобы никому не разрешали осматривать бомбу до вашего прибытия туда.

Да, долго бы пришлось мне дожидаться самого себя!

Перевод с английского О. Сороки.

Это и другие письма цитирую по книге «Письма из Сорренто», написанной моим другом Георгием Куприяновым и мной и вышедшей в Тверском издательстве.

М. Горький. Письма к рабкорам и писателям. М., «Жургазобъединение», 1937.

Шутка эта — ответ на выступление Федора Гладкова на Втором съезде советских писателей, где он критиковал литераторов за неумеренное употребление алкоголя.

Политическая полиция.

Милисианос — добровольный милиционер.

Гусанос — буквально гусеницы. Так на Кубе зовут контрреволюционеров.

КУТВ — Коммунистический университет народов Востока, где учился Хикмет.

Из поэмы «26 гвардейцев». Перевод Б. Слуцкого.

Так друзья называли Эрнеста Хемингуэя.

Речь идет о массированных налетах немецкой авиации в 1940 году во время «битвы за Англию».