Иван Курчавов: Шипка

— И болгарские ополченцы, — вставил Шелонин.

— И болгарские ополченцы, — поддержал Неболюбов. — С такими силами и не прогнать турку? Побежит как миленький как побитая собака! Я так думаю, братцы, что через недельку-другую, если дороги хорошие, встретит нас святая София в Царьграде колокольным звоном!

— Я так не думаю, — вступил в разговор Игнат Суровов, — подраться нам еще придется. Еще как!..

— Туркам англичанка поможет, — подхватил Шелонин. — Умные люди у нас сказывали, что англичанка всем помогает, кто на русских идет. Зуб она противу нас имеет!

— И англичанку побьем, — спокойно проговорил Неболюбов, — пусть не суется не в свое дело!

— Сильна она! Полмира, говорят, захватила! Деда и двух братьев дедовых убила она в Крыму. Зол я и на турок, и на англичанку, паскуду этакую! — пояснил Шелонин.

— С такой злостью, Ваня, нам и турку, и англичанку побить ничего не стоит! — улыбнулся Неболюбов. — Сдается мне, братцы, что один наш Ваня дюжину турок на штык посадить может! Я уж не говорю про Игната с его медвежьей силищей. Турку одолеем, за болгар и их свободную жизнь выпьем, поженим Ваню на болгарке и вернемся домой.

— Тебе, Егор, только бы шутить! — проворчал Шелонин.

— С шуткой, Ваня, жить легче. Без шутки я давно бы на том свете был, — быстро ответил Неболюбов. Он взглянул на Половинку. — Ты, Панас, почему такую смешную фамилию имеешь?

— Прадид маленкого росту був, потим так и пишло: половинка та половинка! — ответил Панас.

— А моего деда за любовь к небу так окрестили, — сказал Егор и оглядел палатку, но на него никто не обращал внимания: двое солдат чинили у тусклого окошка рубахи, третий примостился на лежаке и выводил каракули, с трудом сочиняя послание родным или знакомым. Зато его постоянные собеседники — Иван, Панас и Игнат готовы были слушать очередную историю хоть до рассвета.

— Всю жизнь дед мой мечтал от земли оторваться, — медленно проговорил Егор, готовясь к рассказу долгому и неторопливому. — Каких он змеев делал — описать не могу. Обещал сделать и такого, чтобы меня в небо поднял, а, скажу я вам честно, полететь и мне очень хотелось. Но сначала он лягушку привязал и так высоко ее поднял, что большой змей в детскую ладошку превратился. Опустился змей, смотрит народ, а лягушка жива. Отвязал ее дед, а она как даст саженный прыжок — только ее и видели. Мужикам и бабам это понравилось, а поп наш в бешенство пришел. «Ты, — говорит, — охальник, болотную тварь к божьим пташкам приравнял». Пожаловался куда следует, и дали деду двести палок за безбожие. Захирел, зачах после этого дед, а вскоре и господу богу представился… Будете дальше слушать?

Будем,— за всех ответил Игнат.

Отец у меня тоже всю жизнь чудил. Барин наш, не к месту будь сказано, давно, наверное, в аду в окорок превратился, лют был и несправедлив. Бил он всех, и правых, и виноватых. Драл мужиков, когда весел бывал, лупил их, горемычных, еще пуще, когда злость на него находила. Каждый второй в наших местах бит был — или рубцы на спине носил, или беззубым ртом шамкал; Вот и решил проучить его мой батька. Узнал он, что по заветной тропе барин на тайное свидание ходит, выкопал он на ней волчью яму, прикрыл ее ольховыми сучьями и ждет. Скажу я вам, братцы, что, не в пример мне, силу батька имел, что Игнат наш. Яму для него вырыть, как один раз под ноги плюнуть. Глубокую вырыл, аршина в четыре. Идет барин со своей кралей, жмется к ней, целуется, милуется и про ее мужа и про свою жену насмешки отпускает. И тут — бултых в яму. С кралей-то! Выбраться не успел — жена пожаловала. Сами понимаете, что было потом у этой волчьей ямы!

А что с отцом сталось? — спросил Игнат.В Сибирь сослали. Так и не вернулся домой,— ответил Егор и помрачнел.— Дед прославился, отец прогремел на всю Новгородскую округу,— продолжал он,— успел и сын их, мещанин Егор Неболюбов. Влюбился Егор в мещаночку, краше которой на свете не видел. И она полюбила его, не за красоту, бог лишил красоты Егора, за нрав его веселый, за характер его легкий и уживчивый. Есть взаимная любовь, да нет у жениха состояния. Прогнал отец сватов, обещал пса с цепи спустить, коль Егор к его дому пожалует. Только не побоялся Егор ни пса цепного, ни родителя свирепого: украл Аннушку с ее согласия. В церкви их не обвенчали, детишек двоих с трудом окрестили в чужом приходе, только и поныне считаются они появившимися на свет божий от незаконного сожития. По настоянию тестя судить пробовали, да кто ж развести может, коль решили жить и любить до гроба?А сейчас как? Помирились или в прежней вражде? — спросил Игнат.Ее стал пускать в дом, а меня и ребятишек до сих пор видеть не желает.А в чому ж дитя невинне виновате? — укоризненно покачал головой Панас. Незаконнорожденные, говорит, яко поганые псы,— ответил Егор.— Псов-то он, сукин сын, даже на чистую половину дома пускает! Як есть, то есть, а все-таки собака лучше, як тесть! — бросил Панас.