Виктор Подольский: Елена

Заветный пакетик показывают врачам. Яков Филиппович срочно звонит в столицу. Технический секретарь экспедиции института еще не знает об ошибке. Телефонный звонок огорчил ее и расстроил. Она проверяет номер отправления. Да, лекарство предназначено Ивану Ивченко. И в кровь больного вводится спасительный препарат.

А Курганский? У него уже новые заботы. Приехала издалека дивчина на постоянное жительство к подруге, а та и на порог не пускает, хотя раньше приглашала. «Редакция, помоги!». И помогла. Устроила девушку на работу и в общежитие. Разве перечислить добрые дела отдела писем даже за одну неделю? А за годы? Сколько людей стали вечными должниками и друзьями Курганского. И среди них худенькая, бледная Леночка и ее отец Иван Федорович.

Не раз наведывался к ним Яков Филиппович, стараясь скрасить трудные будни инвалида и его дочери. То занесет бутылочку растительного масла (в районе был, достал), то арбузик или дыньку (завхоз где-то раздобыл, в редакции продавали).

Рассказы отца о неутомимой, беспокойной профессии газетчика, живой пример Курганского определили дальнейший путь девушки. Окончив школу, она поступила на факультет журналистики университета. Буду такой, как Яков Филиппович, мечтала Лена. Не знала тогда Ивченко, что неутомимый и благородный газетчик не обладал одним из важнейших качеств журналиста. Часами мучаясь, просиживал Курганский над чистым листом. Факты распирали его, рвались наружу, сердце горело гневом, а на бумажном листе появлялись стандартные, маловыразительные строки. Зачастую менее значительные материалы других авторов выглядели куда эффектнее и интересней Яшиных. Это была трагедия газетчика. И на слабой струне Курганского больно играл Савочкин, шефствовавший над отделом писем.

— Сколько лет вы работаете в редакции, Курганский, и никаких сдвигов, — говорил Савочкин, перечеркивая целые абзацы.

Курганский бледнел, краснел, худое лицо его еще более вытягивалось, а кончик длинного носа покрывался капельками пота. Согнувшись над столом, Яков Филиппович уныло смотрел, как испещряется всевозможными значками, деформируется и сжимается, точно шагреневая кожа, его творение.

— Только подпись вашу не нужно править, — ворчал Савочкин, превращая корреспонденцию Курганского в небольшую информационную заметку.

Но виза Савочкина не была последней. После него и перед отсылкой в типографию оригиналы читал Петренко. И полуумерщвленная корреспонденция, как сказочный герой, воскресала. Мысли, высказанные автором, сохранялись, но приобретали более совершенную форму и остроту. Богатый фактический материал, собранный Яковом Филипповичем, его живые наблюдения, важность и проблемность корреспонденции вызывали у Петренко стремление сохранить ее для читателей, сделать более яркой, доходчивой. Между зачеркнутыми строками появлялись все новые и новые, вписанные ответственным секретарем. Вместе с корреспонденцией оживал и Курганский. Глаза его благодарно смотрели на Петренко.

— Моя тут только шлифовочка, Яков Филиппович, бархатным напильничком, — доброжелательно говорил Петренко. — Все остальное здесь ваше. К тому же тема интересная, злободневная. Это безусловно будет гвоздевой материал номера.

Заходя затем к замредатора, Петренко возмущался:

— Угробили хороший материал.

— Бездарностей, вроде Курганского, терпеть не могу, — бросал в ответ Савочкин.

— Неправда, себя же вы не только терпите, но и любите.

— Вы неудачно избрали объект для нападок, Михаил Сергеевич. Уж что-что, а писать я умею, вы это сами прекрасно знаете. Мои статьи в центральных журналах и газетах печатают, — Савочкин сжал зубы, в упор глядя на собеседника. — Лучше бы секретариатом серьезнее занялись. Нет там порядка. А от Курганского какой толк? Только что предместкома. Есть у меня на примете молодой парень, выпускник университета. Вот такого бы нам. Молодежью заниматься нужно, талантливой молодежью.

— Ну, нет уж, Курганского вам слопать не дадут. А теперь, пламенный друг молодежи, скажите, что это вы поднимаете вокруг Ивченко? Проект приказа составили.

— К вашему сведению, товарищ адвокат, вчера она опоздала на дежурство.

— У нее же болен отец. Вызывала «скорую».

Все в редакции знали, что к Лене Ивченко Петренко относится уважительно, но особенно требовательно. Он считал, что молодому и способному работнику, как и молодому деревцу мало лишь солнца и тепла. Ему нужны просторы и ветры, дожди и бури, чтобы закалиться, окрепнуть, глубоко пустить корни. Деревцо может засохнуть и увянуть без света и тепла, но преждевременно состарится и пропадет, если настойчиво оберегать его от встреч со стихией. Увидел Петренко в первых работах практикантки, а затем литсотрудника живую пытливую мысль и еще не окрепший, но свой почерк, обнаружил ту искорку, которая может со временем разгореться ярким пламенем. По настоянию секретаря выпускницу университета направили в сельскохозяйственный отдел — самый трудный и беспокойный, где требовались стойкость, выносливость, трудолюбие. Тут училась она обрабатывать письма и авторские статьи, находить для «дневников полевых работ» и комментариев к ним «из-под земли» факты, оперативно выполнять самые срочные задания, и, хоть порой (и не безосновательно) Лена взрывалась, устраивая Марку Танчуку «сцены», все знали: Ивченко из сельхозотдела не уйдет. И чего бы это ни стоило — любое поручение выполнит в срок.