Борис Лавренёв: Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы

В 1928 г. весь мир был потрясен известием о гибели норвежского полярного путешественника и исследователя Руаля Амундсена, отправившегося на гидроплане «Латам» на поиски экипажа дирижабля «Италия».

23 мая 1928 г. дирижабль «Италия» под руководством итальянского дирижаблестроителя и полярного исследователя Умберто Нобиле стартовал из Конгс-фьорда (западный берег Шпицбергена) к Северному полюсу. Погода не позволила Нобиле сделать высадку на полюсе, а на обратном пути дирижабль разбился о ледяные торосы. На поиски погибавших путешественников различные страны мира послали спасательные экспедиции. Советское правительство на помощь Нобиле направило судно «Персей», ледокольные пароходы «Малыгин» и «Г. Седов» и ледокол «Красин». На «Малыгине» и «Красине», снявшем с льдины оставшихся в живых членов экспедиции Нобиле, находились самолеты лучших полярных летчиков того времени Б. Г. Чухновского и М. С. Бабушкина.

«Красин» был последним судном, упорно продолжавшим поиски пропавших во льдах остальных членов экспедиции Нобиле и экипажа Амундсена. Поиски осложнялись тем, что Амундсен не только не договорился с экипажами других самолетов о совместных действиях, но и вообще не поделился ни с кем своими планами. Эти поиски были прекращены только в конце сентября 1928 г., после того как в волнах океана был найден поплавок гидроплана «Латам», свидетельствующий о гибели его экипажа.

Расследование обстоятельств аварии дирижабля «Италия» и спасения Нобиле сделало многие героические, трагические и жестокие подробности этой экспедиции достоянием прессы всего мира.

Отражение некоторых из них легко узнается в повести Лавренева. Таким образом, не будучи точным изложением истории гибели Амундсена (никаких подробностей о гибели гидроплана «Латам» и его экипажа, естественно, не сохранилось), повесть Лавренева является художественным обобщением событий, взволновавших в 1928 г. весь мир.

Критика отнеслась к повести неодобрительно. «Белая гибель… — писал П. Медведев, — не удалась, главным образом, именно благодаря тому, что большую человеческую трагедию автор превратил в романтическую мелодраму» (Б. Лавренев. Собр. соч., т. 1. ГИХЛ, 1931, с. 30).

Позднее писателя упрекали и за далекость от реальности, и за вычурный язык, и особенно за выбор сюжета, в котором не нашлось места подвигу советских моряков и летчиков.

Можно согласиться с критиками в том, что в «Белой гибели» есть черты мелодраматические и искусственно романтические, можно признать, что в повести недостает идеи коллективного героизма, что в ней есть косвенное отражение настроений, порожденных нэпом и еще не изжитых писателем к этому времени, но упрекать писателя за найденный им в жизни сюжет и навязывать ему другой — по меньшей мере бесперспективно. Борьба человека один на один со смертельной опасностью, индивидуальный подвиг — это всегда привлекало Лавренева-художника; гибель Амундсена была для него близким и волнующим сюжетом.

В повести явственно слышится протест против трагичности человеческой разъединенности, бессмысленности подвига, опирающегося только на желание победить скуку мещанского благополучия, уйти от пустоты существования и не воодушевленного высокой гуманной целью. Сравнение повести с некоторыми подробностями экспедиции Нобиле показывает, что эти мотивы не были выдуманы Б. Лавреневым, что они были взяты из газет, из реальной действительности и поразили писателя как взволнованного современника. Изображение героизма советских полярников стало для Б. Лавренева задачей будущих лет (см. повесть «Большая земля»).

«Белая гибель» уже при первой публикации в журнале была подвергнута существенной редактуре, снимающей некоторые излишние натуралистические и мелодраматические подробности. В феврале 1929 г. Б. Лавренев писал редактору «Нового мира» В. Полонскому:

«Только что увидел первый номер „Нового мира“ с „Белой гибелью“. Сперва немного освирепел от резекции последней главы, но потом убедился, что, пожалуй, это неплохо, ибо в самой сцене покушения на пожрание Мадлен (в последней редакции повести — Жаклин. — Е. С.) есть избыток резкого натурализма, почти анатомического, который, конечно, может действовать отвратно.

Жаль только, что Вы не сообщили мне о намерении сделать эту вымарку, иначе я отстоял бы одно — это сохранение попытки Гильоме ударить ножом в грудь Мадлен и намерение воспользоваться ее телом, как пищей, ибо это, с одной стороны, характеризует галльское джентльменство „до поры до времени“, а с другой — подчеркивает психологию полярного психоза. На заносе ножа перед ударом можно было бы остановиться и вымарать остальное.