Те самые слова, которых Акиндинов ждал от людей; но почему-то очень противно слышать эти слова от Бучко.
— Вы ошибаетесь, — говорит Акиндинов надменно. — Косых — чрезвычайно сильный работник, крупнейший инженер, организатор… («И завтра ты будешь точно так же юлить перед ним, холуй!») Всего лучшего! — Он с брезгливостью сует руку в подобострастно протянутые руки Бучко и входит в подъезд…
Они обедают с Марьей Федоровной на маленьком столе в пустой столовой — мебель уже упакована и вынесена на лестницу, упаковщики топают по квартире, пахнет рогожами, — все: завтра утром нас здесь не будет… Марья Федоровна заплакана — привязалась к месту, к людям, к своей работе в заводских яслях.
— Ну-ну, Маруся! Там будет неплохо.
— Я знаю. Это я так просто… немножко. Ешь еще. Завтракать будем совсем по-походному.
Акиндинов поднимается и целует жену в голову, на которой по-прежнему, как в юности, двумя венцами уложены косы. Они уже не отливают пшеничным золотом, посветлели от седины, стали тоньше и еще мягче, но для Акиндинова это прежние дорогие, золотые косы, которые Маруся лелеет и расчесывает подолгу, и укладывает в венцы, чтобы он любовался ими.
Он целует ровный пробор между венцами, взяв ее бережно за виски, а она берет и целует его громадную толстую руку. В жизни никто не целовал ему рук, кроме Маруси; но она целует, и он удивился бы, если бы ему сказали, что его руки некрасивы: очевидно, они прекрасны, если их целует Маруся…
А на другой день Акиндинов летит над облаками в край, где зреют цитрусы. Ломит в ушах от высоты. В окне самолета взлетает и падает большое зимнее солнце. И в прорывах туч открывается внизу белая Земля.
На Земле готовятся к встрече Нового года. Да, еще год прожили мы с вами, как время бежит.
По городу расставляют щиты с портретами рабочих, досрочно выполнивших годовой план. Детишки считают дни, оставшиеся до новогодних каникул. Опять выставлены в витринах блестящие шарики и целлофановые хлопушки. На площадях продают елки, пахнущие лесом и детством. В яслях станкостроительного завода достают из нафталина художественного деда-мороза, приобретенного Акиндиновым год назад: надо поправить деду помятую бороду и подновить позолоту; на нового деда экономный товарищ Косых денег не даст.
Скоро попируем. Кто и не пьет — в эту ночь обязательно выпьет. Прозвонят кремлевские куранты — как не чокнуться? Чокнемся за счастье Саши и Юльки и их друзей, за свершение их надежд, за процветание города Энска! Пожелаем мужества Дорофее в предстоящих ей новых испытаниях. Пожелаем самых больших успехов товарищу Косых и всему станкостроительному заводу и всем людям, честно работающим для жизни — бесконечной, вечно молодой, вечно обновляемой жизни.
С Новым годом, товарищи!
1953
А. Нинов. «Времена года». Из летописей города Энска. Роман
Впервые: Ленинградский альманах. Лениздат; 1953, кн. 5; одновременно: Новый мир. 1953, № 11, 12; отрывки: «Совершеннолетие» // Известия. 1951, 11 февр.; «Юлька» // Ленингр. правда. 1952, 3 авг.; «Весна» // ЛГ. 1952, 4 окт.; «Знакомство» // Смена. 1953, 1 мая; «Любовь» // Веч. Ленинград. 1953, 3 окт.; «Юлькин май» // Веч. Москва. 1953, 31 окт.; отдельное издание: Времена года. Из летописей города Энска. М.: Гослитиздат, 1954 (с биогр. справкой).
Началом работы над романом Панова считала свою статью «Тост» (ЛГ. [2] ЛГ — Литературная газета.
1949, 31 дек.). Когда статья была напечатана, сообщает писательница, «она мне показалась вовсе не статьей, а законченным вступлением в какой-то большой роман. В маленьком доме на окраине большого периферийного города я увидела праздничный стол и елку в зажженных свечках, за столом сидела героиня романа, уже немолодая женщина, ее звали — ну, конечно, ее звали, как одну мою знакомую, Дорофея Николаевна. <���…> Вот отсюда пошла разматываться нитка романа „Времена года“, из летописей города Энска» («О моей жизни…» [3] «О моей жизни…» — Панова В. О моей жизни, книгах и читателях. Л.: Сов. писатель, 1980.
, гл. «Очень трудная работа»).
Есть, однако, свидетельства, что еще раньше, до публикации повести «Ясный берег», Панова обдумывала тему нового «городского» романа, героиня которого, депутат горсовета, переживает семейную драму, развернутую затем в истории Дорофеи Куприяновой. «Будем надеяться, — писала Панова А. К. Тарасенкову 3 августа 1949 г., — что с горсоветовской темой получится лучше. (…) Все уже придумала для новой книги, теперь ищу ракурс, который мне даст возможность интересно и ярко это сделать. Затем поеду смотреть город — объект — и знакомиться с работой и с людьми. Затевается „громадный“ для меня роман — листов на 20. Посмотрим, что выйдет» (ЦГАЛИ. [4] ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (Москва).
Ф. 2587, оп. 1, ед. хр. 597).
Читать дальше