Юрий Тынянов - Пушкин и его современники

Туманский в письме своем пишет: "Какой злой дух, в виде Грибоедова, удаляет тебя в одно время и от наслаждений истинной поэзии и от первоначальных друзей твоих. ...Умоляю тебя, мой благородный друг, отстать от литературных мнений, которые погубят твой талант и разрушат наши надежды на твои произведения. Читай Байрона, Гете, Мура и Шиллера, читай кого хочешь, только не Шихматова".

Письмо Дельвига написано в исходе 1822 г. из Петербурга, письмо Туманского - в декабре 1823 г. из Одессы, где был в то время Пушкин. Между Дельвигом и Пушкиным в 1822-1823 гг. шла оживленная переписка, до нас не дошедшая. Совпадение не только литературной позиции, но и стиля писем поэтому характерно. Характерно оно потому, что не обнаруженным до сих пор соавтором письма Туманского к Кюхельбекеру был Пушкин.

10

Письмо Туманского в числе некоторых других документов, переданных в 1875 г. редактору "Русской старины" М. И. Семевскому дочерью Кюхельбекера Ю. В. Косовой, было напечатано в "Русской старине" (1875, июль, стр. 375).

За исключением чисто текстологических небрежностей, да еще внедрения перевода иностранных слов в самый текст, письмо напечатано в общем правильно: без урезок и искажений. Оно неоднократно перепечатывалось (например, в сочинениях В. И. Туманского, под редакцией С. Н. Браиловского, 1912, стр. 252- 253).

И, однако, при первом напечатании письма редактор не заметил, что авторское примечание к первой фразе письма, помещенное внизу страницы, написано рукой Пушкина и подписано латинским Р. - а при позднейших перепечатках никто не догадался, что только Пушкину оно и могло принадлежать. Письмо сохранилось среди бумаг Кюхельбекера. Даем текст по рукописи:

"11 декабря 1823 Одесса.

Спасибо тебе, друг мой Вильгельм, за память твою обо мне: я всегда был уверен, что ты меня любишь не от делать нечего, * а от сердца. Два поклона твои в письме к Пушкину принимаю я с благодарностью и с мыслию, что нам снова можно возобновить переписку, прекращенную неожиданной твоей изменою черкесу-Ермолову и долгим уединением твоим в Смоленской губернии. Само воображение не всегда успеет следовать за странностями твоей жизни, и я, дожидаясь твоего известия, чтобы понять ссору твою с русским Саладином, как тебе случалось помыкать Алексея Петровича. Мне очень горестно видеть, что до сих пор какой-то неизбежный Fatum управляет твоими днями и твоими талантами и совращает те и другие с прямого пути. Который тебе год, любезный Кюхельбекер? Мне очень стыдно признаться тебе, что, будучи гораздо моложе, я обогнал тебя в благоразумии. Страшусь раздражить самолюбие приятеля, но, право, и вкус твой несколько очеченился! Охота же тебе читать Шихматова и библию. Первый - карикатура Юнга; вторая - несмотря на бесчисленные красоты, может превратить муз в церковных певчих. Какой злой дух, в виде Грибоедова, удаляет тебя в одно время и от наслаждений истинной поэзии и от первоначальных друзей твоих! Наша литература похожа на экипаж, который бы везли рыба, птица и четвероногий зверек. Тот улетает в романтизм, другой плавает в классической лохани, а третий тащится в библейское общество! Горькую чашу мы пьем! Теперь бы время было соединиться узами таланта и одинаких правил, дабы успеть еще спасти народную нашу словесность. Но для того надобно столько же ума, сколько трудолюбия, а у нас господа поэты, исключая двух-трех, подобно мотылькам, страшатся посидеть долго и на цветке, чтоб не утерять частицу блеска своего. Умоляю тебя, мой благородный друг, отстать от литературных мнений, которые погубят твой талант и разрушат наши надежды на твои произведения. Читай Байрона, Гёте, Мура и Шиллера, читай, кого хочешь, только не Шихматова!

* Citation de mon nouveau poиme. Suum cuique. P.

Я должен бы сказать теперь несколько слов о себе, но для этого нужно длинное письмо, а я боюсь утомить тебя описанием перемены в моем положении и в моих мыслях. Мне здесь хорошо: у меня довольно знакомых и мало времени для скуки и бездействия. Часто вспоминаю прошедшее: освещенное солнцем молодости, оно имеет для меня одни приятности. Жером и Фанни, ты и мадам Смит, Лимперани и Агнеса, как лица занимательного романа, оживляют мои уединенные мечты. Быть может, и муза посещает иногда старого своего друга но я стараюсь уже сохранять в тайне эти свидания. Прощай, милый друг, пиши ко мне, особливо о твоих похождениях в Грузии, и верь дружбе твоего неизменного

Туманского.

Поклонись за меня хорошенько нашему умному Вяземскому и ученому Саичу! Да пожалуйста, не приправляй писем своих французскими фразами".