Наталья Ключарева: Россия, общий вагон

- Это мой настоящий цвет. Ты его никогда не видел.

Вокруг было очень тихо. Никита мельком заметил, что они с Ясей стоят в закругляющемся коридоре с иллюминаторами и неоновыми лампами на потолке.

«Куда все пропало? Где все люди? - незаинтересованно подумал Никита. - Наверное, снова обморок»

- Это не обморок, - произнесла Яся. - Это гораздо лучше.

- А что?

- Сейчас поймешь.

И Никита понял. Не обычными линейными мыслями. А сразу и во всей полноте. Он ощутил вдруг внутри себя жизни всех людей, которых он знал и за которых боялся. И понял, что больше бояться нечего. Потому что все вдруг разрешилось. Переломанные судьбы срослись. Вывихнутые души встали на место. Тот, кто искал любовь, - ее нашел. Тот, кто хотел свободы, - получил свободу. Даже беды и боль осознались как мосты, ведущие в счастье. И были прощены.

И люди, почти неразличимые раньше сквозь суету ненужных, посторонних им движений, вдруг замерли и стали собой. И смотрели на себя, не веря, что все так просто, и радуясь тому, что это произошло.

Никита мог взять любую судьбу и увидеть ее во всех подробностях. Например, он узнал, что у Али умер отчим, насиловавший ее в юности. Аля неожиданно для себя поехала на похороны, да так и осталась в Одессе, вдруг помирившись со всей своей многочисленной родней.

Никита видел, как Аля стояла на маленькой мощеной площадке в самом начале Дерибасовской улицы и кормила разумных одесских котов рыбьей требухой из пакета. Коты выгибали спины, обмахивались хвостами и аристократично брали в зубы скользкие куски. Аля смотрела то на котов, то на солнце и была абсолютно счастлива. В черном чреве древнего почтового ящика ее ждало очередное письмо от Алеши. Он обещал, что скоро приедет.

Таисия Иосифовна, надев очки, читала пухлую тетрадь с первым романом Вани. И исправляла красной ручкой грамматические ошибки. А Ваня, что-то бормоча себе под нос и отдуваясь, тащил от колодца полное ведро воды, ставил его в сенях у Таисии Иосифовны и усаживался на крыльцо поразмышлять. Припекало. И отец Андрей, убедившись, что его никто не видит, бежал вприпрыжку к коровнику, размахивая руками и во все горло распевая песенку про то, что «весна придэ».

Юнкер с Гришей сидели верхом на церковной крыше и крепили кровельные листы. Они наблюдали за весенней пробежкой батюшки и хохотали, сжимая коленями нагретую жесть, чтобы не свалиться.

А доярка Настена, запрокинув голову и загораживаясь ладонью от слепящего солнца, смотрела на них с крыльца колхозной конторы, лениво выбирая, в кого бы влюбиться.

Яся стояла рядом и терпеливо ждала, пока Никита рассматривал чужие жизни. У Никиты не получалось самого главного. Не получалось составить из них единое целое. Сложить все русские истории в одну, большую Историю. Последнее усилие обобщения никак ему не давалось. Человеческие судьбы, слова и поступки упрямо разбегались в разные стороны, и не было в них никакой общей логики, только хаос и своеволие.

- Ты просто не туда думаешь, - сказала Яся. - У тебя в голове уже есть результат, который ты хочешь получить. Вот он и не получается. Ведь не это должно получиться.

Никита, действительно, увидел у себя внутри карту России, выученную наизусть по затрепанным учебникам географии, пропечатанную в памяти со всеми разноцветными регионами, жилами железных дорог и синими венами рек. И понял, что пытается уложить свою мозаику именно в эту форму. Хотя на самом деле - Никита вдруг услышал настойчивый гул голосов - очертания должны быть совсем другими.

Никита доверился звучавшему внутри хору и отпустил все прозрачные кубики льда, которые держал в руках. Истории вздрогнули и поплыли, перегоняя друг друга, сталкиваясь, вставая на ребро.

Никита больше не нес в себе судьбы встреченных на пути людей. Ему стало легко и пусто, будто весенний сквозняк проветрил его насквозь на вершине пригорка, оттаявшего с солнечной стороны.

И тут он безо всяких усилий увидел силуэт, в который сложились разрозненные штрихи. Плоская карта ожила и задышала всеми своими лесами, зашевелила синими тенями на снежных полях, замахала крыльями черных грачей, загудела поездами, подходящими к полустанкам, засмеялась, заерзала, замерцала в глазах. Превратилась в облачную фигуру, парящую над соседним холмом, раскинув огромные руки. Она потянулась к Никите и положила на затылок невесомую ладонь.

Яся гладила его по голове и говорила:

- Вот видишь, все просто. А ты боялся.

Никита улыбнулся и вдруг почувствовал, как брешь, пробитая в его одиночестве много лет назад, затянулась. Точнее, заполнилась. Яся была рядом. Вокруг и внутри. Наконец настоящая. Свершившаяся. И он почему-то знал, что это уже навсегда.