Лидия Чарская: Отец

— Полковник Ремизов с семьей, жена и две дочери! — держа высоко над головой заграничный паспорт Павла Федоровича и перевирая немецким произношением русскую фамилию, крикнул, появляясь из «ревизионной», прусский офицер.

В тот же миг радостный крик, вырвавшийся из самых глубин девичьей души, прозвучал под сводами немецкого здания.

— Карл! Наконец-то! Спасите нас! — кричала, Нина, пробираясь в толпе к стоявшему на пороге ревизионной пруссаку.

Она не ошиблась, зрение не обмануло ее: офицер, стоявший на пороге, был действительно Карл Фридрих фон Шульц.

Ремизовы бросились к нему.

— Господин Шульц! Господин Шульц!.. — в каком-то радостном самозабвении повторяла Наталья Семеновна, и ужас, горевший до этой минуты в её глазах, сменился выражением надежды. — Мсье Шульц, вы пришли вовремя. И какое счастье, что именно вы, а не чужие, незнакомые, будете осматривать нас! Да и надо ли осматривать? У нас ничего нет предосудительного… деньги, золотые вещи — и только.

Старая женщина пролепетала все это по-немецки, с беспомощной радостью и надеждой малого дитяти, отразившейся на её лице. Она была счастлива тем, что нашла наконец знакомого среди этой банды, который не позволит конечно подвергнуть их грубому осмотру — ее, старуху, и, главное, её юных дочерей, и заступится за них, Полковник тоже подошел к Шульцу и произнес веско, значительно:

— Надеюсь, что вы, лейтенант, поступите, как джентльмен, и не допустите осмотра моих дам, не правда ли?

— Да, да, мсье Карл, отпустите нас! — прошептала и Нина, и два черные, девичьи глаза теперь впились в лицо офицера с застенчивой, робкой мольбой. — Вы это сделаете для меня? Вы должны сделать!

С секунду длилась пауза.

— Здесь всякие счеты и поблажки личным знакомым должны кончиться, — прозвучал наконец холодный, бесстрастный голос, и голубые глаза немца впились хищным взглядом в прелестное смуглое личико. — Вы видите сейчас во мне только слугу моего императора, обязанного свято выполнить долг. Единственно, что я могу для вас сделать, — это то, что произведу осмотр самолично, — и он указал девушке на порог ревизионной комнаты.

Когда Нина с пылающим лицом, но с гордо поднятыми глазами стояла полураздетой пред кучкой немецких офицеров и солдат, а за ней отчаянно рыдала Маруся, обхватив шею матери, едва державшейся от волнения на ногах, полковник Павел Федорович выдвинулся вперед. Он вытребовал себе право находится подле жены и дочерей во все время производимого осмотра и сейчас горящими глазами следил за каждым движением фон Шульца, который, при помощи солдата, обыскивал Нину.

Верхний жакет и блузка были сняты со старшей дочери Ремизова и отложены в сторону. Нина оставалась теперь в одном только белоснежном девичьем лифчике с широкой лентой и кружевами. Её обнаженные смуглые плечи и точеная шея вполне созревшей молодой красавицы пылали не меньшим румянцем, нежели лицо.

И вот полковник Ремизов заметил, как рука фон Шульца, обыскивавшая до этой минуты карманы девушки, неожиданно протянулась к Нине, к её смуглым точеным плечам и скользнула быстрым, неуловимым движением от одного к другому. Ноздри пруссака раздувались, а хищные, дерзкие глаза с грязным, похотливым выражением впились в лицо девушки. Полковник увидел беспомощно растерянный взгляд дочери, полный невыразимого стыда, ужаса и отвращения, увидел побелевшие, дрогнувшие губы Нины, услышал её тихое отчаянное «а…» — и, рванувшись вперед, в одну секунду очутился пред Шульцем.

— Подлец! Так-то ты исполняешь волю твоего императора! — диким голосом прогремел Ремизов, и в тот же миг звонкая пощечина огласила своды ревизионной.

Фон Шульц побледнел, потом сразу же побагровел всем лицом, перекосившимся судорогой бешенства. Секунду длилось замешательство, одну только секунду, а затем со сверкающими бешеным огнем глазами пруссак поднял револьвер и в упор выстрелил в полковника.

Ремизов упал, обливаясь кровью.

Соляной источник.

Русская красавица.

Танцевальных вечерах.

Kursaal — помещение клубного типа на курортах, предназначенное для концертов, лекций, выставок и др.

Парк.