Борис Хазанов: Возвращение

"Сломался",- сказала она, заметив, что я смотрю на будильник, стоявший на тумбочке возле кровати.

"Дай-ка я посмотрю..."

"А на меня посмотреть не желаешь?" Без сомнения, эта фраза была следствием выпитого.

"Может быть,- проговорил я,- можно его починить?"

"Его пора выбросить. Я его еще оттуда привезла".

Она стояла посреди комнаты, спиной к свету.

"Ты, может, думаешь, я гонюсь за гонораром. Я за гонораром не гонюсь".

Натужное, прерывистое храпенье объятой паралитическим сном старой женщины. Ночь в оазисе, полосатые пески. Темные бугры стариков-верблюдов с отвисшими, как бурдюки, горбами.

Она слегка подбоченилась, свет позолотил ее волосы, лицо погрузилось в тень.

"Это называется - товар лицом, да?.."

"Да, если ты это так толкуешь..."

"Толкуй не толкуй... Что есть, то есть".

"А если я..."

"Что - если? Ты хочешь сказать: не оправдала ожиданий? Да нет, отчего же? Наоборот",- сказал я, уселся боком к столу и даже закинул ногу за ногу. Понять не могу, отчего это зрелище, вместо того чтобы разбудить чувственность, погружает меня в странные, парализующие грезы, вызывает горечь, скорбь, сострадание. Почему мне жалко женщин? И хочется закрыть глаза. Вместо того чтобы сблизить людей, нагота разъединяет. Естество кажется неестественным. Мягкий свет окружил ее тусклым сиянием, подчеркнул контур шеи, плеч, опущенных рук, словно она готовилась принести себя в жертву. Это длилось не больше минуты.

"Холодно,- пролепетала она,- чего уставился, отвернись".

VII

Время подпирало; предупредив моего товарища, что я не приду в редакцию, я отправился в путь. Одна пересадка, другая. Тут я услышал, стоя на платформе, голос по радио: по какой-то причине поезд задерживался на двадцать минут, пассажирам предлагали воспользоваться автобусом. Объявление было повторено несколько раз, прежде чем я опомнился, бросился к эскалатору и, выехав наверх, увидел, что автобус уже отходит от остановки. Подошел следующий; водитель советовал ехать не до конца маршрута, а до ближайшей станции метро, хотя это была другая линия. Там тоже пришлось долго ждать поезда. Выйдя из-под земли, я подумал, что все линии континента связаны между собой,- а ведь мы находились, не правда ли, на одном континенте,- и тут только мне стукнуло в голову: я еду с пустыми руками. Необъяснимая забывчивость: накануне я приготовил подарок. Возвращаться бессмысленно. Я очутился на площади, похожей на площадь бывшей Калужской заставы; перед автобусными остановками толпился народ, мимо, разбрызгивая лужи, неслись машины с включенными фарами. Стал в очередь. Всё смешалось, люди подбегали со всех сторон, расталкивали друг друга и втискивались в подошедший старый и забрызганный грязью автобус. Сквозь мутные стекла ничего невозможно было разобрать.

Тут была какая-то путаница: во-первых, я вспомнил, что жена не знает о моем приезде, я могу ее не застать. Предупредить невозможно, позвонить рискованно, вдобавок еще три года тому назад я узнал, что ее нет в живых,правда, известие могло быть ложным. Во-вторых, я смутно сознавал, что это моя фантазия или скорее наваждение: на самом деле я еду в больницу, в травматологическое отделение, навестить профессора оккультных наук. Но если мой друг профессор мог еще кое-как примириться с тем, что я пришел с пустыми руками - в конце концов наплевать мне было на профессора,- то она, конечно, будет обижена. Все эти мысли, как черви в банке, шевелились и сплетались в моей голове.

Между тем автобус, урча и сотрясаясь, кружил по тусклым улицам, несся мимо заброшенных, дотла выгоревших кварталов. Где-то на горизонте, едва различимый на желтой полосе заката, начинался новый район. Моя жена переехала вскоре после моего отъезда, главным образом из-за того, что весь дом узнал о случившемся. Соседи пылали патриотическим возмущением. А здесь была пустыня безликих домов и безымянных жителей. Лифт не работал. Добравшись до нужного этажа, со стучащим сердцем я разглядел в полутьме табличку - там стояла моя фамилия. И поднес палец к пуговке.

Звонок продребезжал в квартире, никто не отозвался, я нажал еще раз, послышались шаги.

"Слава Богу,- с величайшим облегчением сказал я, входя в комнату следом за ней,- всё неправда".

"Что неправда?"

"Всё! Ложный слух".

Она посмотрела на меня - оказалось, что она нисколько не изменилась, разве только стала еще бледней. Посмотрела, как мне почудилось, с холодным удивлением:

"Что же я, по-твоему, должна была умереть?"

"Я не в этом смысле... Просто я получил сообщение. Не стоит об этом".