Максуд Ибрагимбеков: И не было лучше брата

- Не вредно, не вредно, - успокоил его Кямал, - вредно, когда нашу бакинскую водку пьешь, черт его знает, из чего ее делают, кто говорит - из гнилой картошки, кто из нефти. А эта водка не водка была, а чудо - как роса прозрачная, цветами пахнет, жаль только, кончилась. Выпили мы по литру, а еще хочется. А сидели мы втроем - я, монтинский Фируз и твой брат Симург. Фируз после второй бутылки, клянусь честью, так дошел, что пришлось его у Рзы уложить, я тоже, честно говоря, опьянел, а вот Симург, я тебе говорю не потому, что он твой брат, ты же знаешь: я и плохое и хорошее не стесняясь говорю, если бы о нем плохо думал, я бы тебе прямо в лицо это выложил, но я хочу одно сказать: Симург - удивительный человек, не человек, а лев! Как богатырь пьет! Пьет - не пьянеет и разума не теряет. Я за Симурга душу отдам. Это такой парень, такой парень. Знаешь, я теперь, когда хочу поклясться самой страшной клятвой, - его именем клянусь, его и своими детьми. Самый мой лучший друг.

Джалил-муаллим сидел напротив Длинноухого Кямала, время от времени без всякого удовольствия отхлебывал чай и уже не обращал внимания на окружающих, чувствуя, что безвозвратно испорчено все удовольствие и от купания и от чаепития.

Кямал конечно же ни в чем не виноват, думал Джалил-муаллим, на то он и есть Длинноухий, - но с какой стати его родной брат должен водиться с Кямалом, дружить с ним и совместно пьянствовать, и с какой стати Джалил-муаллим должен все это выслушивать в присутствии посторонних людей, среди которых наряду с доброжелателями, несомненно, есть и такие, которые искренне радуются его позору. Потом он вспомнил, что брат уже много раз давал возможность позлорадствовать соседям; и снова наступило состояние напряжения и тяжелых мыслей, и он знал, что не удастся выйти из него весь этот день.

Джалил-муаллим машинально наливал себе и Кямалу чай, усмехнулся, когда тот стал рассказывать о том, как, напившись до беспамятства, они с Симургом пошли в городской сад кататься на карусели. Обменялся рукопожатиями со знакомыми, специально подошедшими для этого к столу, вытащил из варенья попавшую в него пчелу, подумав при этом, что пчела эта, конечно, с одного из двух ульев, и пожалел, что она погибла. И все, что он слушал и наблюдал теперь, снова стало тусклым и невнятным и мелькало мимо сознания, не задерживаясь и не оставляя следа.

Поддерживал он, не вникая в смысл, никчемный разговор, а сам тем временем вспоминал иное, в котором не было места ни для Длинноухого Кямала, ни для всего, что происходило с недавних пор. Отчетливо всплыли вдруг в памяти те дни, когда после смерти отца все заботы о семье - матери и двух младших братьях, Симурге и Таире, в тяжелое военное время легли на плечи Джалила. У матери никакого образования не было, устроилась она работать лаборанткой, так они сказали соседям, в микробиологический институт, а на самом деле работала она уборщицей, убирала и мыла клетки, в которых содержались кролики и собаки. Зарплата там была мизерная, но зато время от времени работникам института выдавали по полтушки кролика, использованного в научных целях, а после умерщвления признанного безвредным для употребления в пищу. Тогда и пришлось Джалил-муаллиму бросить учебу, с утра продавал он на привокзальной площади газеты, потом разносил письма и газеты по домам, во второй половине дня отправлялся на другой конец города, на Будаговский базар, и продавал там поштучно папиросы, сахар, ириски - все что удавалось получить у дальнего родственника; директора магазина, по доброте душевной жалевшего оставшуюся без кормильца семью. Исхудавший и вечно голодный, загоревший дочерна на немилосердном бакинском солнце, Джалил только и мечтал о том, как он станет старше и сумеет заработать столько, что освободит от тяжелой работы мать, даст образование младшим братьям и отплатит добром дальнему родственнику - завмагу. И все это благополучно исполнилось бы, если бы в самом конце войны не умер младший, Таир. Недолго болел, не выдержало тельце, изнуренное недоеданием, новой напасти - скарлатины. Убивалась по нему мать страшно, долго болела, начала кашлять, так она и не оправилась до конца после смерти сына. Это была первая смерть родного человека, которую видел Джалил, и еще долго после этого он остро ощущал жуть невозвратимости. Отец погиб вдали, на фронте, и как-то не верилось до смерти брата в то, что этого здорового, веселого человека нет в живых. А после смерти брата поверилось.

С окончанием войны дела пошли лучше - Джалил еще некоторое время поработал почтальоном, потом наградили его медалью "За оборону Кавказа", отметили так безупречную работу на почте, а спустя два года, когда ушел на пенсию старый директор, стал Джалил директором почты. И не заметил, как молодость прошла, и не жалел об этом, того, чего добился, не отдал бы за все прежние годы. Брат Симург учился, хуже учился, чем хотелось бы Джалил-муаллиму, но учился как и полагается мальчику из нормальной семьи. Одевал и обувал брата и мать вполне пристойно, образ жизни вел в высшей степени добропорядочный, кроме работы и дома, других дел не знал. К обязанностям своим относился очень серьезно, и начальство его ценило, работа вверенного ему почтового отделения неоднократно отмечалась грамотами, а работники почты, и он в их числе, денежными премиями и ценными подарками. Пристрастился он и к своему небольшому хозяйству.