Николай Лесков: Сеничкин яд

В чисто литературном роде Исмайлов "редактировал одну пустую (sic) брошюрку, посвящённую имени генерала, и одно довольно важное сочинение, выполненное по высочайшему повелению". Сочинение это не названо.

Прожил этот летописец 30-х годов холостяком, ибо, послужив в синоде, он столько наслушался о несчастных брачных историях, что пожелал остаться холостяком и, кажется, он хорошо сделал. А величайшая цель его жизни "воспитание дипломата в русском духе" так никогда и не осуществилась именно по причине отравления его воспитанника "Сеничкиным ядом", изобретение которого совсем напрасно относят к шестидесятым годам и незаслуженно применяют одному лекарскому сыну Базарову.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Оканчивая с летописью Исмайлова, которая, при всей её скромности, открывает кое-что любопытное из глухой поры тридцатых годов, мы должны исполнить ещё одно добровольно принятое на себя обязательство: "доказать", что рассказанная здесь история нравственного отравления юношества не была тогда единичным или даже редким явлением.

Резкие доказательства этому я нахожу в трёх случаях описанных Исмайловым брачных историй, из которых невозможно передать ни одной по их совершенному бесстыдству, превосходящему не только законы пристойности, но даже и самые законы вероятия. Однако, каков бы ни казался кому Исмайлов, но он человек такой искренний, что ему надо верить, - и вот для того здесь, в самом тесном сокращении, приводится экстракт из одного наделавшего в то время шума супружеского процесса.

К помощи Исмайлова, как синодального секретаря и как прославленного мастера чувствительно писать, обратился "богач, провинциальный сановник V класса", "который был женат на женщине ещё более его богатой и очень разбитной, смелой и умной, а притом крайне развращённой. Прожили эти супруги в браке 25 лет, и муж, не рано женившийся, к этой поре уже совсем остарел, а жене его только минуло за 45". Годы тоже для женщины не маленькие, но у неё зато и привычка жить была очень большая. Во всю свою жизнь дама эта вела себя так свободно, как только хотела: муж признавался Исмайлову, что сначала он немножко останавливал свою супругу, а потом, видя её неисправимость, махнул рукою и дал ей полную свободу творить вся, елико аще восхощет и возможет. Она этим и пользовалась, а её добрый Менелай себе выговорил только одно, "чтобы у него была семейная жизнь, к которой он привык". Исмайлов, ознакомясь с похождениями этой светской дамы, утомился их описывать и определяет её кратко: "Это уже не была развращённая женщина, а просто животное". Но, кажется, следовало бы выразиться ещё строже, потому что дама, о которой идёт речь, в известных отношениях была даже хуже многих животных, потому что довела свои чувства и инстинкты до поражающего извращения. Необузданность дошла до того, что ею не были пощажены даже собственные дети. Этим и переполнилась мера отцовского терпения: он возмутился за детей, особенно за дочерей, из которых одна была уже на возрасте. А между тем эта неисповедимая мать, когда муж с нею заспорил, умчала от него всех детей с собою в столицу и сейчас же нашла себе здесь покровителей. Отец прискакал сюда вслед за ними и сначала запросил было по-московски много, чтобы "обуздать распутницу", но потом стал сильно уступать и, наконец, сдался на то, чтобы ему отдали бы, по крайней мере, хотя одну старшую дочь, которой по возрасту её угрожала наибольшая опасность от безнравственной матери; но жена тем временем успела уже отвезти девушку в Екатерининский институт, и тут отеческие права встретили предел, его же не преидеши. И куда отец, искавший спасения детей, ни обращался, где он ни гнул свои старые колена, - мать, забавлявшаяся нравственною пагубою своих детей, везде всегда преуспевала и всё выигрывала. Так злополучный старик, много прохлопотав и много потратив, везде нашел только запертые двери, - заплакал и уехал, а его супруга осталась в Петербурге и при ней же остались все дети.

Такова-то была пресловутая правда тридцатых годов, которую достойно указать тем, кого возмущают нынешние выдачи "отдельных видов" тем женам, которые действительно терпят стеснения и обиды со стороны своих супругов. И совершенно в том же роде известны дела, где торжествовали столь же неправые отцы. Словом, торжествовал не тот, кто был правее, а тот, кто сильнее, и в этой-то атмосфере бесправия, в густой тени глухого безмолвия распускался чёрный цветок, из соков которого в течение целых веков выжимался "Сеничкин яд" - яд растления.