Сергей Магид: Тeкущaя инфoрмaция

Меня, действительно, затошнило. Может, это было от голода, может, от того, что я хотел еще что-то добавить.

Мне все казалось, что я никак не могу поставить точку.

Оставить за собой последнее слово.

Всю жизнь мне не хватало последнего слова.

В этом, видимо, и была моя национально-государственная особость, страдать по последнему слову.

Здешняя цивилизация ограничивалась хорошо закругленными промежуточными тезисами, которые можно было при желании развивать до бесконечности, пристегивая к ним все новые законы и поправки к ним, смотря по ситуации, но для каждой данной ситуации этих тезисов вполне хватало.

Последнее слово там просто оказывалось лишним.

Даже несколько неприличным.

Даже, я бы сказал, вульгарным.

Мне лично это глубокое равнодушие к последним словам очень не нравилось. Я хотел сказать Стефании, что примиряюсь с этим лишь потому, что хуже правового государства только тоталитарное, но оказалось, что я один. Со своим бредом серой лошади.

Я догнал недовольную девственницу в полутемном проходном парадном с неожиданно знакомыми запахами. Через него мы молча вышли в узкий двор, тоже мощеный булыжником.

Двор замыкала стена с четырьмя толстыми ангелочками на воротах. Ангелочки сидели парами, глядя друг на друга и отвернувшись от Карлова моста, который возносился прямо над нами, выныривая из-за одних черепичных крыш и уходя за другие.

- Это Саска, - сказала Стефания, - а нам под мост.

- Я предполагал, - сказал я, - что вы здесь ночуете.

Она, наконец, улыбнулась.

- Нет, - сказала она, - до этого я еще не дошла. Хотя все может быть. Ночую я у Здены. Пока.

- А потом?

- Сниму что-нибудь.

- Есть у кого?

- Мир не без добрых людей.

- С поговорками у вас не слабо, - сказал я. - Если не считать серой лошади

- Да, - сказала она как-то невпопад, - все же пол-года в Питере.

- Способная, способная студентка, - сказал я.

Мы прошли под мостом и вышли к Лужицкому семинарию.

Уже начинало смеркаться и людей почти не было. Пожилая японская пара брела нам навстречу. У мужчины поблескивал на груди большой фотоаппарат с отверстым раструбом огромного объектива. Японцы выглядели одинокими и покинутыми. Они с печалью взглянули на нас.

- Запишите мой телефон, - сказал я. - На всякий случай.

- Ваш телефон у меня есть, - сказала Стефания. - И адрес тоже.

- Да? - сказал я.

- Я взяла у Ярды, - сказала Стефания. - На всякий случай.

Только тут мне наконец по-настоящему захотелось кофе. Страшно мне захотелось кофе. Постыдно, за ее счет, только не "Старого егеря" за свои кровные. Проклятое это кофе, превратившееся уже в какой-то маниакальный символ, кофе еще хотя бы на пол-часа, только не очередную ночь с пьяным чтением чужой поэтической продукции.

- Может, все-таки кофе? - спросил я, стараясь, чтобы мой голос не звучал слишком заискивающе.

- Спасибо, - сказала она очень мягко. - Я уже тороплюсь.

До остановки трамвая у "Малостранской" мы шли молча и быстро. С реки снова задул холодный ветер. Над Летенским холмом тяжело двигалось набрякшее темное небо. Где-то за Штваницким островом оно вдрг распоролось, перекатисто треснув. Я поднял воротник куртки. В такую бы погоду да за столик в теплой гостиной, греть руки стаканом чая, все-таки чая, чая, смотреть на ливень. Хорошо бы еще при этом кто-нибудь что-нибудь говорил. Что-нибудь простое. Как это, как мычание. Тебе, скажем, одну ложечку сахара или две?

- Мне на двенадцатый, - сказала Стефания.

- Это на Глубочепы, - сказал я. - Знаю я этот маршрут.

- Правда? - сказала Стефания.

Мы посмотрели друг на друга.

- Ну, мне гораздо раньше, - сказала она.

- Где? - спросил я.

- На Смихове, - сказала она.

- Вас не надо проводить? - спросил я.

- Спасибо, нет, - сказала она.

Мы ждали двенадцатого очень долго. Стало накрапывать. Я рассказал Стефании пару веселых историй. Из опыта своей адаптации к пражской жизни. Мы даже немного посмеялись. Потом из-за поворота выполз трамвай.

- Стефания, - сказал я.

Она повернулась ко мне.

- Ну, - сказала она, - до свидания. Спасибо за разговор.

- Не за что, - сказал я.

- Очень нужный был для меня разговор, - правда.

- Ну тогда я рад, - сказал я.

Я протянул ей руку.

Она едва коснулась пальцами моей ладони и вскочила на площадку, подобрав длинную юбку. Теткину.

Я стоял внизу и смотрел на нее.

- Да, - сказала она, когда двери уже начали закрываться, - а водяного на Чертовке зовут Вацлав Ванечек. Слышите? Ванечек!

Она сказала еще что-то, но между нами уже было стекло.