Федор Крюков - Полчаса

— Говорил тебе: чище бери! чище бери! — опять язвит мой сосед по адресу Васина: — Эх ты, скопской!..

— Замолчи, слюнтяй — черт!

— Сказано: молодцы скопские! Хоша дураки, да большие!.. Тебе и впрямь сбивать мерзлое…

— Ну, возьмись сам! на!..

— Я-то возьмусь… У меня давно душа горит…

— Лишь языком… А что касается на практике доказать — ни черта не можешь!..

Обижается и мой сосед, забывает даже осторожность. Уже отойдя на опасную дистанцию, он оглядывается и громко возражает:

— Вот урезонь его, орясину… Торчит прямо, как человеческая аорта… Хочь кол на голове теши!..

— Ну, ты! опять звонить? На базар пришел? — слышится окрик надзирателя.

— Н-ну… гавкай, черт!..

Сосед мой говорит это тихо, но достаточно вызывающим тоном. Старший не слышит слов, но, очевидно, улавливает нечто непозволительное в тоне. Он дергает головой кверху и коротко, но строго тявкает своим тонким голосом:

— Э? Кэ-эк?.. Выйди сюда… ты!

— Я ничего, г<���осподин> вахмистр, — виноватым голосом бормочет мой сосед.

— В темный захотел?

— Г<���осподин> вахмистр…

— М-мал-чать!..

— Я только насчет лужка… Пошматовал, дескать, ты, Васин…

Мне не слышно дальнейших слов, но, оглянувшись, я вижу по виноватой спине и по рукам, которые мой сосед вытянул но швам, что он просит о пощаде. Слышу, как опять коротко тявкнул раза два старший. Потом старик надзиратель повел моего соседа в корпус. Клочок на его подбородке быстро прыгал, словно отплясывал торжествующий танец, и голова угрожающе дергалась вверх.

Было жалко соседа, и обидное сознание бессилия наполняло отравой душу. Тяжко пыхтел корпус, и уныло качались передо мной спины с клеймами. Равнодушно шумел город. И через грубую трель езды, сквозь четкий лязг копыт откуда-то пробивались звуки музыки. Чуть улавливало их ухо — звенел вздыхающий и грустный мотив. Должно быть, гармоника. Порой и голос — будто женский или детский — пел… тужил и жаловался… красиво так, мягко и раздумчиво…

Дребезжит звонок над дверями.

— Домой! — командует надзиратель: — Меньше шаг!

Мы обрываем кольцо и вытягиваемся змеистой лентой. Домой… в тесную, неопрятную камеру с ароматом параши, с долгими часами тюремной тоски… Мы киваем друг другу головами, прощаемся. До завтра, товарищи по неволе…

— Меньше шаг! меньше шаг! — без надобности покрикивает надзиратель: — Не налезай… успеешь!..