Федор Червинский: Сильфида

— Ну ладно, ладно, ладно… Ты вот потом… ты сам потом скажешь… А? Что? Как будто едут?

Алексаша прислушался.

— И то едут.

Он вскочил с дивана и подошел к окну.

— О, уже они тут как тут, — говорил он, выглядывая из окна. — Во двор въезжают. Нил Нилыч сияет как медный грош, а прелестная Валентина мрачна, как принцесса, полоненная варварами.

— Знаешь, Алексаша, — прошептал Бобылев таинственно, — знаешь, что я тебе скажу: нам нужно их встретит, а то мамахен опять задаст нам фоферу.

Алексаша кивнул головой, поправил галстух, пригладил волосы, и они быстро вышли из комнаты.

В одиннадцатом часу Бобылевы и Нил Нилович с дочерью сидели уже за ужином. Валентина Ниловна — худощавая блондинка с длинною пепельною косою, зеленоватыми глазами и тонкими бледными губами, с скучающим видом поглядывала по сторонам, но вслушиваясь в многословные и оживленные рассказы отца — краснощекого, жизнерадостного и толстенького человечка, с хитрыми глазками и широкой улыбкой. Он и ел с аппетитом, и пил с жадностью, и говорил, говорил, говорил… Когда он обращался к Бобылову, старичок, чувствовавший на себе испытующий взгляд жены, смущался и бормотал с заискивающей улыбкой: так, так, так… Алексаша молчал, не спуская глаз с Валентины Ниловны, и пил красное вино стакан за стаканом.

После ужина пошли в сад — большой и запущенный. Звезды уже блеснули на томно-сером фоне безоблачного неба, пророчившего на завтра знойный день. Легкий ветер, приносивший с луга залах свежего сена, мягко шелестел дремавшими листьями старых лип и тополей.

— Как хорошо, — заговорила Валентина вполголоса, — как давно не видела и этого. Ведь я с детства не была в деревне.

— Ну, вы не долго восторгались бы деревней, — заметил Алексаша. Он с удовольствием чувствовал, что, благодаря красному вину, всякое смущение прошло, и он, как всегда, мог держать себя развязно.

Она, прищурившись, взглянула на него.

— Отчего?

— Ну, потому, что это не Петербург, не Ницца, не Крым.

— О, я очень равнодушна и к Петербургу и к Ницце. Крыма я не знаю. Что это, сторож? — спросила она, услышав мягкий и частый стук, доносящийся издали.

— Оно и видно, кузина, что вы не знаете деревни; это — аист. Он стучит клювом, с и a итого позволения.

— Аист! Я, кажется, никогда но видала аиста. Да! отчего — кузина?

— Потому что троюродная племянница было бы слишком длинно. Может быть, вам неприятно?

— О, мне решительно все равно. Кстати, что вы из себя изображаете?

— Молодого человека приятной наружности.

— И больше ничего? — спросила она, вглядываясь в него близорукими глазами, словно желая проверить его отзыв о собственной внешности.

— Пока ничего.

— А со временем?

— Со временем много. Я мечтаю о славе, которая раскрыла бы мне двери вашего салона.

— А у вас какие таланты?

— Пока никаких. Писал стихи, но впрочем, бросил. А в вашем салоне каким дарованиям отдают предпочтение?

— У меня нет салона. Впрочем, собираются иногда литераторы, художники. Папа со всем миром знаком.

— А у вас какой талант?

— Я рисую.

— Хорошо?

— Недурно.

— Скромность есть украшение добродетели.

Валентина не отвечала. Они шли быстро, и Бобылевы с Нилом Ниловичем давно отстали от них.

— Завтра вы произведете смотр, кузина.

Она вопросительно взглянула на него.

— Завтра воскресенье и к нам съезжаются ближайшие соседи. Так заведено искони. Наша семья издревле славится гостеприимством. А вам мой папан понравился?

— Папан?

— Я так с нынешнего дня отца называю. Мне маменька настрого приказала, чтобы по случаю вашего приезда ее «маман» называл. Ну, так я вот его… Он хороший старик, ничего, хоть и с придурью.

— Оригинальный отзыв об отце. С какою же придурью?

— Perpetuum mobile изобретает.

— А! Ну, а maman?

— Маман не столь симпатична. Если вы хотите ей понравиться…

— О, я не стремлюсь к этому.

— Ну, а если вдруг застремитесь — так пособолезнуйте ей об ее здоровьи.

— Она больна?

— Здорова, как бык. Но обожает, когда ее считают больною.

— Однако, кузен, вы из стремления к оригинальности не слишком выбираете выражения.

— Вы очень скучаете тут.

— До чрезвычайности.

— Осенью в Петербург?

— Как это вы угадали? Да, собираюсь, если подготовлюсь к экзамену. Хочу прямо на третий курс института инженеров махнуть. Не знаю только, допускается ли это.

— А я еще меньше. Ну пора и домой. Я устала.

Они пошли назад. За ними двинулись и старшие. Бобылев очень обрадовался окончанию прогулки. Супруга его делала вид, что очень утомилась, но Нил Нилович не замечал этого.