Николай Старилов: Самый трудный день

Их эшелон шел на юго-запад, проскакивая узловые станции и останавливаясь на забытых богом полустанках. Постепенно по вагонам стало звучать все громче одно слово: "Сталинград". Но не доезжая города, их эшелон выгрузили прямо в степи, и они походной колонной по пылящему ковылю пошли к месту назначения. После полудня они проходили через село. Объявили пятнадцатиминутный привал, и все обступили колодец и набиравшую из него воду девушку. Солдаты смеялись, отпускали шутки, и она, тоже улыбаясь, успевала отвечать и наполняла из ведра солдатские кружки. Когда ведро опорожнилось, двое солдат стали на ворот, а остальные ждали своей очереди, когда она нальет им воды. Она была укутана платком по обычаю казачек - так, что видны были одни сверкающие глаза, - но скоро ей стало жарко, и то ли от этого, а может быть, для того, чтобы покрасоваться, она с невинным девичьим кокетством сдернула с головы платок. Алексей стоял в стороне, с улыбкой наблюдая солдат, отталкивающих друг друга, чтобы донская красавица напоила их, и горько думал, почему ему не встретилась в жизни такая девушка, как эта, и хотя он ничего не знал о ней, но почему-то был уверен, что она необыкновенная и чистая, как эта колодезная вода, которую она щедро сейчас дарит изнемогающим от жажды ее защитникам, думал так, как будто жизнь его уже подошла к концу и ничего уже не может в ней быть, потому что времени осталось слишком мало и некогда исправить свои и чужие ошибки.

9

- Командир! Старшой! Очнись! Знакомый голос звал его, но Алексей никак не мог понять, что это за голос и где он сам. Его первой мыслью было: "Убит?!" - и даже мелькнула еретическая мысль о том свете, но как раз света-то и не было. Он был в кромешной тьме, в памяти загорались и гасли картины, казалось, только что закончившегося боя, но голос настойчиво звал, а чьи-то руки тормошили его. Алексей узнал Сашкин голос и вспомнил, где он. - Эх, черт, видно, сильно его вдарило. Крови нет, сердце бьется, должно, контузия - а куда мы с ним? Алексей понял последние Сашкины слова и сразу подумал, что не будет обузой ему и тем, кто остался жив, и постарался пошевелиться. Ему это удалось, и, хотя тело ныло, как будто его долго и тщательно били, он почувствовал, что не ранен и может двигаться. - Сашка, где ты? - Здесь, здесь, товарищ командир. Завалило нас тут на...- Сашкин мат, который в его устах давно уже был привычен и обыден Алексею, сейчас прозвучал ему сладчайшей музыкой. - Кто жив, кроме тебя? - Кроме меня? - Алексей почувствовал Сашкину усмешку. - Кроме меня я да Семенов. А теперь вот вы. - Что же, всего трое? - как бы не поверив, спросил Алексей. - Наверху ведь пятеро еще оставалось, я помню, они в подвал спустились, Грибанова, правда, принесли раненого... - Где он, тот подвал, лейтенант? Всех завалило. Меня по башке так трахнуло, до сих пор круги перед глазами, у Семенова рука сломана, очки потерял, правда, ему тут все равно. А ты, старшой, совсем в рубашке родился, - с какой-то завистью сказал Сашка. - Балка свалилась, рядом с твоей головой упала, на ладонь не достала, а что сверху сыпалось - все на нее падало, я еще лежал и думал: вот повезло комpоты, - засмеялся Сашка. Пока меня по кумполу не садануло, все завидовал. - Погоди-ка, а раненые... моряк тот?.. Сашка промолчал. Алексей не стал больше спрашивать, и так было ясно. - Почему так темно? - По времени ночь, а по другому по всему - капитально нас завалило чуешь, дышать тяжело. Алексей машинально вздохнул, и ему правда показалось, что воздуху как будто не хватает и он какой-то вязкий. Ощупывая вокруг себя руками, он осторожно сел и решительно сказал: - Ищите лопаты, штыки - будем откапываться. - Куда откапываться, старшой? Кругом немцы, чего зря дрыгаться? - Кончай болтать. Дырку к воздуху пробьем, тогда подумаем, а не успеем пробить - и думать не придется. Они старательно ощупали каждый сантиметр окружавшей их корявой поверхности, натыкаясь друг на друга. - Ничего нет, товарищ командир, - грустно сказал Семенов. - Ищите, ищите, Семенов, - упрямо повторил Алексей, но скоро стало ясно, что там, где они оказались, действительно ничего нет. - Кроме моей финки, никакого саперного инструмента у нас нет, невесело пошутил Сашка. - Погоди, - остановил его Алексей. - Мы сейчас. примерно в центре подвала, я помню, где сидел, когда потерял сознание, в левом от меня углу лежало оружие раненых, и там было несколько лопаток, но нам к ним не добраться, а вот справа метрах в трех сел боец не помню кто, кажется, Маландин, но я отчетливо помню, как он положил рядом с собой малую саперную лопатку. Надо сориентироваться. Алексей достал из нагрудного кармана трофейную немецкую зажигалку и в свете едва живущего в спертом воздухе огонька быстро и внимательно огляделся. Даже после этого слабого света тьма казалась невозможной, но она была, и была непроницаема. Обдирая пальцы, они стали разбрасывать обломки, где, как полагал Алексей, сидел боец с лопаткой. Они чувствовали, что идут последние минуты их жизни, и это удесятеряло их силы. - Нашел! - сдавленным от радости шепотом сообщил Сашка. Сменяя друг друга, они прорывались наверх, к воздуху, тяжелыми хрипами добирая остатки того воздуха, что был еще у них в этой приготовленной для них войной братской могиле. Семенов помогал им, здоровой рукой отбрасывая в сторону то, что сыпалось сверху. Алексей одергивал себя и Сашку, все время напоминая, что откапываться надо как можно тише, но чем дальше, тем меньше они могли себя сдерживать, чувствуя, как душит их смрадный мрак, хватая железными пальцами за горло. Пот заливал глаза, внизу тяжело дышали Сашка и Семенов, и Алексей ворочал лопаткой где-то впереди себя, уже почти ничего не чувствуя и не понимая, что они делают. Что-то острое и холодное ударило ему в лицо, и он невольно отшатнулся, не поняв, что это был воздух. Алексей припал ртом к отверстию, через которое тонкой струйкой, как вода в роднике, тек воздух, отвалился и съехал вниз. Внизу тоже почувствовали воздух, он услышал, как они встали на ноги, и сказал им: - Готово. Осторожно, пальцами они расширяли отверстие, вслушиваясь в каждый звук, раздающийся снаружи, но ничего особенного не слышали, кроме редких ночных разрывов снарядов и мин и постоянного, не прекращающегося ни днем, ни ночью треска выстрелов. Смерть отошла от них, но была совсем рядом, а они были беззащитны, и первое, что нужно было сделать, - вооружиться хоть чем-нибудь, чтобы по-глупому не попасть в плен и не стоять беспомощно перед смеющимися над ними "белокурыми бестиями". Алексей высунул наружу голову. Небо над городом полыхало и дымилось, и где-то совсем рядом раздавались чужие довольные голоса, слышалось пиликанье губной гармошки. Снизу его подтолкнул Сашка, и Алексей выбрался наверх. Под рукой что-то блеснуло, он жадно обхватил пальцами грани винтовочного штыка. Они лежали, прижавшись к обломкам стены, и шепотом решали, как им быть. И влево и вправо от них шел бой, так что нечего было и думать пробраться через боевые порядки немцев к своим. Оставался только один путь - к Волге. Вряд ли фашисты очень уж строго охраняют подходы к реке со своей стороны - от кого им их охранять? А прочную передовую линию на берегу им было просто некогда еще создать. Это было как раз на руку: ночь и ликование немцев по поводу выхода к великой русской реке, к которой так стремился их фюpep, и вот они выполнили приказ своего вождя, они пьют из нее воду, зачерпывая боевыми шлемами тевтонов. Правда, вышли они к Волге на довольно узкой полосе, но они думали, что это только начало. В известном смысле они были правы, хотя сами об этом и не догадывались. Алексей обмотал штык оторванным рукавом гимнастерки, сделав подобие рукоятки. Это, конечно, было безумием - идти с голыми руками триста метров до реки через немцев, но другого выхода не было. Первым шел Сашка, за ним, поддерживая Семенова за здоровую руку, шел Алексей. Алексея наполняло странное ощущение чужой жизни вокруг, похожее на то, когда он выходил из окружения год назад, примерно в это же время, но тогда оно было не таким острым, это ощущение, - тогда он шел днем, с десятками своих, а сейчас их было только трое, и они шли фактически по открытому пространству, небольшому куску земли, нашпигованному войсками и техникой немцев. Слева послышались голоса и шум приминаемого сапогами кирпичного крошева. Они залегли за углом разрушенной стены. Семенов упал неловко и скрипнул зубами от боли. Этот скрип можно было услышать только совсем рядом, но они затаили дыхание. Немцы - их, судя по всему, было двое - должны были пройти почти рядом с ними, но вряд ли они заметят их, если не начнут осматривать развалины, а по ленивой интонации их разговора было понятно, что они не собирались заниматься таким бессмысленным делом. Алексей посмотрел на Сашку. Тот показал ему финку и повел головой в сторону приближающихся шагов. Алексей кивнул и стиснул в руке штык. Сашкин немец не успел закричать. Алексей ударил штыком, но острие попало то ли в пуговицу мундира, то ли в медаль и скользнуло в сторону, его немец ахнул, но не закричал, мгновенно оценив свое положение и то, что его жизнь этот крик не спасет, и ударил Алексея кулаком в лицо, но тот устоял и вцепился в его горло мертвой хваткой. Семенов тихо вскрикнул: - Саша! Сашка, снимавший с убитого автомат, обернулся и недолго думая дал пинка немцу, который удивленно крякнул, невольно повернул лицо к новой опасности, и Сашка ударил его автоматом. С минуту они стояли, приходя в себя и прислушиваясь, потом оттащили немцев в сторону, чтобы их нашли как можно позже, и снова стали пробираться к реке. Наконец, среди запахов гари и смерти им показалось, что они почувствовали свежий, чуть отдающий тиной запах реки, и впереди и внизу блеснуло что-то большое и черное. Увязая в песке, они подползли к Волге и, ни о чем не помня в эти мгновения, опустив лица в катящуюся мимо реку, пили ее прохладную воду. Порвав свою одежду, они связали несколько бревен и, привязав к ним поясными ремнями Семенова, оттолкнулись от берега. Чем дальше они плыли, тем яснее понимали, что вода в Волге не прохладная, а холодная, у них уже зуб на зуб не попадал, а Семенов от испытанной и испытываемой боли, от холода потерял сознание и безжизненно лежал на плотике. Сашка подложил ему под голову свои сапоги, чтобы он не захлебнулся. Могучее волжское течение сносило их в сторону. Алексею казалось, что они плывут уже многие часы, он машинально греб правой рукой, и на него все больше накатывало какое-то отупение, в котором соединились усталость и голод с переохлаждением в осенней реке, и он не заметил, как оторвался от плота. Обнаружив, что плывет один, он хотел было крикнуть, но не стал - у Сашки, тянувшего сейчас бревна с привязанным Семеновым, сил не больше, чем у него, и он не имел права просить помощи. Сжав зубы и трезвея от опасности, Алексей из последних сил поплыл туда, где должен был быть берег. Вязкая и упругая вода тяжело поддавалась взмахам его рук и с каждым взмахом он все меньше верил, что выплывет. Он не заметил, когда начало светлеть небо, но вдруг берег оказался совсем рядом, и он ощутил под ногами легкий, как тополиный пух, песок, ему показалось, что он сейчас может выбежать на берег, но как только скатывающаяся вода с плеском отпустила его, он тут же снова рухнул в нее и, захлебываясь, пополз по дну. У него давно уже не было сил, и он сам не мог бы объяснить, как он плыл под конец, но сейчас силы оставили его вовсе, и, медленно рухнув у речного плеса, он потерял сознание. Он пришел в себя оттого, что почувствовал кого-то рядом с собой. Он дернул пальцами, забыв, что автомат лежит на дне реки, увидел над собой опасливо-настороженное молодое лицо бойца и успокоился. Его заметили с береговой зенитной батареи. Посланным за ним двум бойцам, в недоумении стоящим сейчас около него, он казался каким-то странным и необыкновенным пришельцем из другого мира. Он улыбнулся и прошептал, думая, что говорит громко и его могут слышать: - Сашка?.. Семенов?..