Константин Лапин - Подснежник на бруствере

Все же пришлось оторваться от винтовки, когда сзади послышались шаги. Высокий грузный командир в каске улыбался мне, как знакомой.

— Здравствуй, снайперша, принимай гостя!

— Товарищ писатель! — только и могла выговорить я. Надо бы обратиться по званию, но погон на нем нет, на груди ордена, депутатский флажок.

Для многих девушек-снайперов Владимир Петрович Ставский был первым писателем, увиденным наяву. Он приезжал в снайперскую школу под Москвой. Его книги «Разбег» и «Станица» читали не все из нас, больше знали писателя по фронтовым очеркам, печатавшимся в «Правде» и в «Красной звезде». Выступая перед курсантками, Владимир Петрович пообещал проведать нас на фронте, а если удастся — написать книгу о боевых действиях девушек-снайперов. И вот он здесь, на передовой…

— Ну, кого я к тебе, Люба, привела? — говорила Зоя, стараясь протиснуться между офицерами, что было не просто в тесном окопе.

— А я-то упирался, як те волы! — весело басил Ставский, кажется, не имевший ничего против Зойкиной хвальбы. — Ну, показывайте свое хозяйство, сестрицы-снайперицы!

Ставский не без труда втиснулся в снайперскую ячейку, стал рассматривать в оптику передний край противника.

— А почему фашист не высовывается? — спросил он.

Я объяснила, что после первых наших удачных выстрелов пошла пустая полоса.

— Значит, заставили-таки гадов башку склонить? Молодцы, девушки, честь и хвала вам!

Справа, на фланге второй роты, ударили, будто захлебываясь от злости, пулеметы. Ставскому захотелось немедленно пройти туда. Мы с Зоей решили проводить его. Писатель шел, не пригибая головы, мы опасались, как бы не заметил противник: окоп отрыт не по такому росту. А Ставский не хотел ничего слушать.

— Чтобы я, советский человек, склонял голову перед какими-то паршивыми колбасниками? Пусть они ползают по нашей земле, как черви слепые… А потом вы же со мною, — закончил он с хитрецой. — С такой охраной мне и черт не страшен.

Вечером Ставский, усталый, с вымазанными в глине коленями — за день он облазил всю передовую, — сидел в девичьей землянке. Рассказывал о Москве, о снайперской школе, в которой побывал перед отъездом на фронт, передал нам привет от майора Никифоровой.

Не у одной меня, наверное, встал тогда перед глазами образ нашей общей «матери»: добрые, со всегдашней еле приметной улыбкой глаза, ласковое напутствие при расставании. Екатерина Никифоровна сопровождала роту до самой армии, сдала «дочек» с рук на руки командованию. Ей мы были обязаны тому, как тепло приняли нас в армии, она добилась и того, что снайперскую роту сохранили как отдельную боевую единицу. Не потому ли в курсантской «Прощальной», которую мы распевали в походе и на привалах, был посвященный ей куплет:

Ставский расспрашивал о подробностях фронтовой жизни, о нелегком окопном быте.

— А почему вы ничего не записываете? — полюбопытствовала Зоя. — Корреспонденты всегда записывают.

На нее зашикали: то корреспонденты, а то — писатель, понимать надо! Ставский, улыбаясь, огладил заросший рыжей щетинкой подбородок.

— И я военный корреспондент, девушки. Но к вам я надолго прикомандирован, не в последний раз видимся. Еще успеете попасть в мой кондуит! Наш разговор лишь «пробная пристрелка» — так у вас, снайперов, выражаются?

Мы попросили Владимира Петровича рассказать о себе. Как человек становится писателем, пишет книги? Некоторые из нас полагали, что все можно выдумать из головы, не выходя из своего рабочего кабинета.

— Конечно, не обязательно сидеть на дне кастрюли, чтобы знать вкус супа. — Ставский лукаво прищурился. — Но чтобы сварить хороший суп, нужно знать, сколько, чего и когда класть в кастрюлю… Кухню войны немножко знаю, в пятой вот участвую…

— Как в пятой? — ахнули мы. — Сколько ж вам, Владимир Петрович?

В семнадцать лет рослый парнишка-молотобоец из Пензы уже командовал отрядом по борьбе с контрреволюцией, позже был разведчиком, чекистом, комиссаром отдельной Кавказской краснознаменной армии. Сменив винтовку на перо рабкора, Ставский продолжал сражаться с врагами Советской власти на других участках борьбы, на трудном хлебном фронте. И снова бои: республиканская Испания, Халхин-Гол, финская кампания, наконец, Великая Отечественная.

Я смотрела на Ставского и думала: вот она, живая история Советской страны, нашей партии! Позднее мы узнали, что в Мадриде Ставский не только организовывал работу Конгресса борцов за мир, но во главе батальона интербригадовцев атаковал прорвавшихся фалангистов, а в снегах Карельского перешейка был ранен, поднимая в бой роту, оставшуюся без командира…