Богдан Сушинский - Река убиенных

— Есть немного. С гражданских катеров сняли, с Днестра. Так в своем, морском, и воюем, товарищ лейтенант. Поскольку военных моряков не наблюдается. Они под Одессой.

— Когда взяли этого? — кивнул Штубер в сторону пленного.

— Часа два назад. Несколько немцев в окопы ворвались. Еле врукопашную от них отбились. Так вот этого я лично… Прикладом. Думал, что укокошил. Но когда солдатня его драпанула, вижу: очухался.

— Почему не расстреляли?

— Старший лейтенант наш не велел. Говорит: офицер. Первый и единственный. Вдруг в тылу из него чего полезного выжмут. В штабе, то есть. Так что вы отправьте его дальше, куда хотите.

— Скорее всего, на тот свет, — проговорил Штубер, снисходительно осматривая пленного. — Чтобы без волокиты.

— Мы вам его живого, как велено… А вы уж тут решайте, — рассудил речник. — Разрешите идти?

— До вечера продержитесь?

— Обещали, крабы береговые, подкрепление. Но его нет. Если бы не остатки какой-то роты, что пробилась к нам вчера ночью из окружения, мы бы и сегодня не продержались. Слух идет, ночью на тот берег переправляться будем.

— Не будете. Нас оставят здесь до конца. Пока все войска не отойдут по мосту и переправе на Подольск. Это приказ.

— Так и передать старшему лейтенанту?

— У вас разве нет связи со штабом?

— Время от времени восстанавливаем. Но там одно твердят: держаться до последней возможности.

— Раз твердят, значит, нужно стоять насмерть. Приказ есть приказ. Все, свободен. Да, — вдруг вспомнил Штубер, когда речник уже повернулся, чтобы уйти. — Вы хоть допрашивали этого немца?

— Как же его, краба берегового, допросишь? Он по-русски ни бельмеса, мы — по-ихнему. Что-то говорил: то ли просил отпустить, то ли матерился. Пойди пойми. Они ж и выматериться по-человечески не умеют: «фафлюхтер, доннер ветер…» — и вся радость. — Моряк презрительно сплюнул и старательно, чтобы видел пленный, растер слюну носком разбитого запыленного ботинка. Потом еще раз сплюнул, теперь уже прямо на носок сапога немецкого лейтенанта, и с чувством исполненного долга пошел прочь, даже не позвав за собой другого конвоира, все еще неумело возившегося со своими обмотками.

— Семенюк, развяжи пленного и побудь здесь. Мы с ним отойдем в тень, под иву.

— Так ведь он убить вас может, развязанный, — испуганно округлил глаза новобранец.

— Конечно, может. Причем сделает это с величайшим удовольствием, — согласился Штубер. — Если только сумеет. Так что разрежь веревку.

Семенюк остолбенело посмотрел на Штубера, но, так и не уловив нити его логики, пожал плечами.

— Связанного допрашивать все-таки легче.

— Связанного легче бить, а не допрашивать.

— Я буду рядом, если что…

Когда, с помощью штыка, Семенюк освободил пленного от веревки, Штубер махнул лейтенанту рукой и первым пошел к иве. Семенюк подался за ним, но затем остановился на почтительном расстоянии.

— Что предпочитаем, лейтенант: позор плена или сладость смерти при сохранении чести? — поинтересовался Штубер уже по-немецки, присаживаясь на небольшой бугорок в тени ивы. Лейтенанту он сесть не предложил. Пистолет держал в руке: мало ли что этому вермахтовцу взбредет в голову.

— Вы говорите по-немецки?

— По-итальянски, — оскалился Штубер. — На неаполитанском диалекте.

— Но, простите…

— Отвечать на мои вопросы. Так что вы предпочитаете?

— Если честно: ни то, ни другое, — переступил с ноги на ногу лейтенант, зажимая рукой раненое предплечье.

— Похоже на откровенность. Вот только выбор все же придется сделать.

— Поступайте, как хотите, — вяло и почти полусонно произнес пленный. И Штубер уловил его состояние. Больше всего на свете пленному хотелось сейчас поспать. Хотя бы минут десять вздремнуть. Штубер и сам пребывал в том же состоянии. Не зря же казнят всегда на рассвете, до восхода солнца, когда организм обреченного еще не проникся жаждой жизни, пока он все еще дремлет.

— Могу похлопотать за вас перед своим командованием. Отправят в школу разведки. Обучат, откормят. Это куда лучше, чем расстрел. Офицеров в лагеря, как правило, не отправляют. У нас, советских, больше ценятся пролетарии.

— Нет, — поморщившись, помотал головой пленный.

— Что означает ваше «нет», лейтенант? Не хотите жить? — поиграл пистолетом Штубер. — Посмотрите вправо. Я сказал: вправо. На эту вонючую лужу. Это и есть ваша могила. Уложить прямо сейчас, или же передать людям из особого отдела, чтобы они основательно потренировались на вас?