Юрий Стукалин: Оскал «Тигра». Немецкие танки на Курской дуге

Сделать мы ничего бы не успели при всем желании. Слишком быстро он вынырнул. Я успел только крикнуть:

— Зигель! Справа!

С такого расстояния 76-миллиметровая пушка была очень опасна. Танк мог пальнуть и покончить с нами с одного выстрела. Но выстрела не произошло. Вероятно, они истощили свой боезапас. И все же на нас обрушился страшный удар — «тридцатьчетверка» на полной скорости пошла на таран. Что это было — жест отчаяния или железная воля командира, я не знал.

«Триста третий» врезался на полном ходу в наш правый борт, разрывая гусеницу, ломая траки и выбивая опорные катки. Он лишил нас возможности передвижения, мы стояли теперь посреди жаркого боя, совершенно беспомощные. «Тигр» тряхнуло так сильно, будто в него ударили разом несколько снарядов. Мне показалось, что на секунду моя душа вылетела из тела.

Как не сдетонировали от удара боеприпасы, непонятно. Все было объято дымом, что-то загорелось. Я ударился зубами об люк, выбив передние, и теперь захлебывался кровью. В ушах звенело, перед глазами все плыло и раскачивалось. Я упал внутрь танка и, задыхаясь от гари, надсадно кричал:

— Зигель! Шварц!

В ответ была тишина.

— Вилли! Мартин!

Я боялся, что другие русские, поняв, что наш танк обездвижен, взорвут его.

«Быстро, — повторял я себе, — надо действовать быстро. Ты сможешь!»

Томас сидел, уткнувшись в оптику, из рассеченного затылка текла кровь, он был мертв. Херманн, Шварц и Кох тоже не откликались.

Я принялся выбираться из танка. Жутко болела голова, металлический привкус во рту вызывал тошноту, но я крепился. Задыхаясь и кашляя, я выполз из люка. Неимоверным усилием воли старался держаться в сознании. Меня все-таки стошнило. На ладонях кровь. Чья это кровь, я не понимал. Зигеля, Шварца или моя собственная? Я ранен?! Но я мог двигаться, руки и ноги слушались. Быстрее из танка! Сейчас он взорвется!

Вылезая из «тигра», я посмотрел в сторону русского танка. Он тоже стоял обездвиженный. Из башни шел густой черный дым, поднимаясь ввысь.

Скатился по броне на землю. Перед глазами все плыло, казалось, кто-то нарочно раскачивает землю, стараясь досадить мне. В спине резкая боль. Ощупал ее, почувствовал на руке что-то теплое и липкое… Кровь…

Мутным взором я оглядел «тридцатьчетверку». Она стояла, уткнувшись носом в борт нашего «тигра». Эта машина принесла мне много горя, из-за нее погибли Отто, Карл, Зигель и, возможно, остальные бойцы моего экипажа.

У гусениц русского танка сидел, прислонившись к опорным каткам, окровавленный парень в темном комбинезоне. В одной руке он сжимал планшет, в другой — револьвер… Командир «триста третьего»… Наконец мы встретились… Он был серьезно ранен, из груди его лилась кровь, но он не обращал внимания, даже не пытался остановить ее. Парень стянул с себя шлем, обнажив копну пшеничных волос. На вид русскому было лет восемнадцать, Мальчишка! Он смотрел на меня, и в его глазах читалась усмешка. Он умирал, но был доволен тем, что сделал.

Я не верил своим глазам! Все это время, движимый местью, я гонялся за ним, словно за неуловимой тенью, и теперь вижу перед собой сопляка! И это он — русский ас?!

Силы покидали меня, сильно мутило, я распластался на земле, не в состоянии подняться. С трудом повернул шею, снова посмотрел на русского. Он все так же сидел, оперевшись спиной на катки «триста третьего», глядя в небо спокойными остекленевшими глазами. Чертовы иваны! В моей голове пронеслась фраза «старого Фрица», прусского короля Фридриха Великого: «Русского солдата мало убить, его надо ещё и повалить».

Этого русского солдата мне повалить не удалось.

Он был мертв, но он победил…

Перевод Р. Фёдорова.

Перевод М. Парфенова.

«Эрика» — одна из наиболее одиозных маршевых песен германской армии периода Второй мировой войны. Написана ок. 1939 г. Автор — Хермс Ниль. Текст песни бесхитростен и наивен (цветочки, любовь, разлука с любимой девушкой). Имя Эрика (Erika) по-немецки означает — вереск, фамилия Blümelein — цветочек.

Так в немецкой армии называли пехотинцев.